Звезды мудрого Бируни. Повесть

- Все это так, - ответил служитель дивана, - но он был чрезмерно болтлив и самонадеян. Он позволил себе высказать слова уважения погибшему хорезмшаху Мамуну. - Служитель дивана переписки, понизив голос, продолжал: - При чиновнике дивана, имеющем длинные уши и злобный нрав, Хусейн говорил о достоинствах убитого хорезмшаха, о его образованности и щедрости… Я не стану повторять то, что он говорил, позабыв осторожность. Одно только скажу: чиновник дивана, страдающий безмерной завистью к молодому удачливому Хусейну, решил, что выгадает, если донесет Алтунташу. И он выгадал. Он донес, Хусейн исчез, а его место было предложено доносчику. Алтунташ жесток и мстителен. Он будет корчевать все, что связано с именем Мамуна, и потому мы не могли вступиться за Хусейна. Я не знаю тебя, но в глазах твоих печаль и скорбь, и это послужило причиной моего правдивого слова. Иначе я бы не стал говорить - ведь со мной может случиться то же, что и с твоим другом… Только не вздумай идти к яме. Ты не поможешь, а себе причинишь вред, - посоветовал на прощание чиновник дивана.

Якуб молча кивнул и, глотая слезы, удалился. Все услышанное показалось ему страшным сном. Перед глазами его стоял веселый и всегда приветливый Хусейн. Ему казалось, что он слышит его голос, и не верилось, что этот стройный, красивый юноша с золотым поясом, отличавшим его среди других молодых людей, не столь богатых, быть может, уже погиб или сидит в глубокой вонючей яме на костях умерших. Нет, он не успокоится, пока не побывает у ямы смертников и не сделает что-либо для бедного Хусейна. Только надо это сделать разумно. Хорошо, что здесь Абдулла! Он поможет.

Возвращаясь домой, Якуб все думал о судьбе Хусейна, о судьбе ал-Хасана и Рейхан, о погибшем философе Масихи, душа которого отлетела в райские кущи во время бегства из Хорезма, когда он, обессиленный, тяжело больной, остался лежать на раскаленном песке, а великий ибн Сина, сумевший спасти тысячи жизней, не смог вернуть дыхание своему благородному другу и стал свидетелем его кончины. Ужас и смятение охватили Якуба при мысли о том, как много хороших людей погибло вместе с Мамуном. И все из-за этой хутбы? Конечно, дело не в хутбе! Такова воля жестокого и коварного правителя Газны, таково желание султана Махмуда. Может быть, он это сделал оттого, что к нему не пожелали поехать знаменитые ученые? Кто скажет истину?

- Абдулла, Хусейн погиб! - крикнул Якуб, войдя в свою каморку. - Но, может быть, он еще жив, мы должны ему помочь!

- О чем ты говоришь, Якуб? Я не знаю Хусейна. Кто он?

И Якуб рассказал Абдулле о молодом человеке, об их знакомстве и недолгой дружбе. Он рассказал о самом страшном, что узнал у служителя дивана переписки. Нахмурившись, опустив голову, Абдулла долго молчал.

- Одно скажу тебе, сынок: тебе нельзя пойти к яме смертников в своей одежде, имея вид богатого и независимого человека. Ты обратишь на себя внимание, и… я не стану рассказывать тебе о том, что может получиться от такой неосторожности. Однако мы не должны покинуть Хорезм, не попытавшись сделать что-либо для твоего бедного друга. Знаешь, Якуб, мне пришло в голову… Для доброго дела не постыдись… Если хочешь, я дам тебе рваную, запыленную одежду пустыни, в которой я вожу караваны. Надень все это, оберни голову грязной чалмой, возьми посох пастуха и суму странника, а я сделаю то же самое…

- Я все понял, мой добрый Абдулла! Откуда у тебя такие хорошие мысли!.. Скорей давай свою одежду погонщика. Даже больше того - мы можем взять одного верблюда. Ты будешь на верблюде, а я рядом с тобой, босой, словно мы вернулись из Мекки, после хаджжа, и тогда нам пристало искать несчастных и отдавать им последнее, что мы имеем. Скорее набивай суму лепешками и сушеной бараниной. Ты привез мне мед и изюм, любовно присланный моей матерью. Все клади в суму, Абдулла! Если бы я мог, я бы положил туда еще кусочек своего сердца. Ведь Хусейн был очень добрым и хорошим человеком. И, когда он сказал справедливое слово о погибшем хорезмшахе, он был прав. И я бы сказал такое слово. Как жесток и коварен этот тюрк, если он казнит за справедливое слово, не причинившее ему никакого зла! Я молю аллаха об одном, - признался Якуб, натягивая на себя дырявую, запыленную одежду Абдуллы, - я хочу лишь узнать, что Хусейн жив; тогда я спрошу, где его родители. Может быть, они живы и не знают о постигшем их несчастье.