— Получается, что Госдума — это своего рода театральная сцена, на которой кому-то везет и его больше снимают, кого-то меньше. Получается такой театральный рынок? Какой-нибудь главный редактор, даёт задание тележурналистам, давай теперь воткнем Шандыбина, иди и снимай. А вы всегда рады этому?
— Нет, такого никогда не было, обычно ходят и упрашивают меня. Сегодня TV показывает только партию власти.
— Я видел вас на телеэкране, как творческого, поэтического, начитанного человека. Вы много читали стихи, вы артистичны, вы оратор, а не разочаруете вы тем самым тех, кто за вас голосовал как за рабочего?
— Нет, я не всегда был рабочим и с рабочим классом всегда останусь. Вернее с трудовым народом. С ворами я никогда в ногу не пойду.
— И все-таки, у меня после этой программы сложилось впечатление, что вы человек очень интеллигентный, глубокий, а роль рабочего, вы сыграли, заполнив, в своё время нишу в Госдуме.
— Нет, я не играл рабочий класс, потому что советский рабочий класс был начитанный, он, во-первых, закончил 10 классов, техникум, а многие учились в институте.
— Вы про себя рассказываете?
— Я просто имею среднее образование, я много читал.
— Тогда вы очень умный рабочий.
— Это я про себя не могу сказать, пусть скажет народ.
— И все-таки, вы ощущаете себя сейчас в роли кого шоумена, отца…всех народов, человека-трибуна, а — ля Маяковским?
— Публичный политик всегда шоумен, но если я талантливый, если меня считают шоуменом, я соглашусь с этим.
— И всё-таки вы обладаете артистическим даром, и, именно поэтому, вы имеете успех?
— Ну, я владею каким-то артистическим даром, но у меня в общем много завистников: завистников среди своих и чужих. Некоторые меня считают врагом. Равнодушных ко мне людей нет. Я получаю сотню писем.
— А может быть вы уже давно не человек труда, а играете роль человека труда?
— Я работал на самых тяжелых работах завода и поэтому как я там мог играть.
— Когда вы уже были в думе, вы все-таки уже были представителем от человека труда, ведь вы уже не были трудящимся
?— Да, я был и защищал рабочий класс, сегодня никто не говорит о рабочем классе.
— Вот я помню, по телевизору, вы около Останкино чистили снег. Это была постановка? По разнарядке партии чистить снег перед телекамерой?
— Я часто выхожу чистить снег, помогаю дворникам. Все стали баринами, боятся выйти расчистить снегопад. Нет, чтобы самим лучше ходить. В начале рабочему человеку подам руку, спрошу, как он живет, сколько получает, каждого, я не стесняюсь и дворнику руку подам, и уборщику.
— Согласитесь со мной, что в этом есть какой-то элемент постановки. Вы подаете руку как публичный человек.
— Нет, нет, ну почему они вот. Я иду, они говорят мне «здравствуйте». Я подойду к ним поинтересуюсь. Думаешь, что говорить, понимаете как. Сказать народу, что он хочет услышать и чтобы, ответив слово, что-то изменилось в его жизни.
— Я чувствую, что вы человек довольно-таки эмоциональный, чувствительный, сочувствующий, сопереживающий.
-. Вижу, когда идет нищий, больной. Думаю, господи вот почему я не Иисус Христос. Вот идет слепой человек с палочкой, я думаю, раз, и, сейчас подошел бы вот рукой провел и что бы он видел.
— Я чувствую в вас установки священника-целителя.
— Ну, возможно, но священник из меня не получился.