Звезды на росстани

Наши вожаки были на ногах. Оба. Никто мне их не называл никогда, чутьем бывшего жеушника я сам определил в них вожаков. Смольников Володя из выпускной группы поммашинистов, кареглазый, кудрявый, толковый парень из толковой семьи. И еще был… худощавый, тихий, с проникающим тебя насквозь взглядом первокурсник (в порядке преемственности!) Тагир Фаизов, умный, начитанный, из весьма тоже порядочной, из рабочей семьи парень, недавно избранный по совместительству с учебой — на должность комсорга училища! Я знал их обоих, как знал всех других вожаков, от благословенных дней своей ранней юности.

Глазом старого жеушника определил, что передние двери общежития блокированы толпой вооруженных палками ребят с Собачьей горы. Зато выводящие в сад окна распахнули настежь; весенний ветер играл занавесками и темными, тяжелыми на дверях портьерами, до мурашек холодил на спине кожу. Все было приготовлено к выступленью. Я подошел к распахнутому окну центральной комнаты, издавна служащей красным уголком, спиной встал к окошку, чтобы видеть ребят. Поднял руку:

— Стойте!

Жеушники остановились, но я знал, что это только один такой миг, когда они ненадолго остановились, что, ясно же, последний этот миг остановки. Сейчас зашумит, загудит, пойдет жеуха и никто и ничто ее не удержит, и не дай бог встать у нее на дороге…

— Стойте! — как можно громче я повторил свое, возможно, бесполезное теперь слово.

Издалека, от самой двери, прищурясь смотрел на меня осуждающим взором Тагир Фаизов. «Это вы, вы заступаете нам дорогу?» — говорил мне его пылающий взор. Володя Смольников, нисколько не поколебавшись, сделал ко мне один шаг. Еще один такой шаг вожака — и все рухнет. В том числе авторитет учителя, самое страшное… Может быть, я изменился в лице, холодок в груди собирал воедино всю мою волю.

— Слушай мою команду… жеуха! — голос мой сделался хриплым. — Слу-шай кома-анду, — повторил я с растягом, хотя и без того меня хорошо слышали. В красном уголке установилась отменная тишина, нарушаемая лишь слабо доносящимися, потусторонними боевыми восклицаниями противника.

— Я иду на переговоры с Собачкой. От вашего имени. Я иду. Вы остаетесь. Ждите моего сигнала. Понятно?..

— Я с вами, Юрий Иванович. — Я скорей почувствовал, чем увидел и услышал, возле себя тихого, скромного человека. Тагира Фаизова.

— И я… Юрий Иванович. — Голос Володи Смольникова.

— Оба вы останетесь здесь. С ребятами, — уточнил я задачу уже спокойнее, хотя дрожь знобила до пяток.

И, выждав еще две-три секунды для ритуала, ну, когда все молчат, думая, запечатлевая в голове историческое мгновение, я махнул через подоконник… В саду было темно, как в сырой яме. Всходящая над Собачьей горой луна еще только угадывалась сквозь деревья. Не слышно было никаких голосов. Едва касаясь сырой после недавнего дождя тропинки, тихо прошел я под окнами старого общежития. Плечами раздвинул ветки колючей акации, осторожно, чтобы не повредить рук, ощупал доски забора. Ага, вот она, та самая, на одном гвозде. Та еще, с того времени… Осторожно вылез, оглядел глухой переулок. Никого не было. Можно не спеша надвинуть на глаза кепку, чтобы не сразу узнали, если вдруг попадется кто из болельщиков. Еще — небрежно засунуть руки в карманы.

К блокированным дверям общежития я подходил с противоположного направления.

— Стоять! — вышли мне навстречу два человека. Лиц было не видать: ветки деревьев заслоняли почти все небо, освещения никакого — лампочки кто-то предусмотрительно вывернул. В глубине двора слышался гул толпы. — Куда ты? Севоня мы заняты, севоня принять не можем, понял, да? А?.. А че стоишь, раз понял? А ну, давай… дыши в сторону!

Эти не были «властью» на Собачьей горе. Из тех, кто примазался. Я стоял, сунув руки в карманы. Не слушая урок. А слушая гул у дверей.

— Ну, чиво тебе? — поинтересовался и второй, приблизившись ко мне вплотную, чтобы вглядеться в лицо.

— Собачка? — кивнул я в сторону гудящей толпы.

— Ну, а чего тебе-то?

— Самого надо.

— Каплуна?

— Говорю, самого. Са-мо-го, понятно?

— Хэ, Каплуна ему не надо — подай этого… само… Да он же с тобой говорить…

— Позови, говорю! — рявкнул я ему в лицо.

— Ну, ты. Полегче ты можешь? — он обернулся к своему напарнику: — Дуй. Вали! Скажи, есть, мол, тут одна Дуся.

Показались двое.

— А, это ты? Ну, чего ты? — Каплун вгляделся в мое лицо.

Я его давно знал, еще в те годы, когда он был пацаном, до того, как побывал он в не столь отдаленных местах.

— А это ты? — тем же манером поприветствовал и я его. — Но мне, Каплун, не тебя надо.

— Кого?

— Сам знаешь, кого.

— Да я же тут…

— Но ты мне не нужен!

— А ну, полегче это…

Я заметил: двое помощников Каплуна стали у меня за спиной. Дыханье, движенье… Краем глаза определил: медлить дольше нельзя.

Обернулся. Прочертив кривую, нанес удар. И отскочил в сторону.

И услышал, распознал клич наших, зашедших противнику с тыла, возможно, по моим следам.

— Шухер!

— Вассер!

— Нас окружили, братва! — суматошно завопила Собачка.