Звезды над озером

Рядом остановился краснофлотец, молодой парнишка, на вид примерно одного возраста с Катей, присел на корточки, с сочувствием глядя на девушку. Сначала сказал, что принесет еды, накрыл больную своим бушлатом и исчез. Тетя подумала, что уж больше он не появится, но матрос вернулся — и не один, привел товарища, чтобы переместить женщин на корабль. Командир разрешил взять беженок на борт, сообщил он, там постараются помочь, есть военфельдшер, и еда найдется. Спасительным судном оказался сторожевой корабль «Конструктор», на нем уже находилось достаточное количество эвакуируемых. Ни один военный корабль не уходил пустым, и этот был загружен в пределах допустимого. Пассажирами в основном были солдаты, перебрасываемые в Новую Ладогу, а также женщины и дети — все, кого смогли взять.

Кате оказали помощь сразу, как только она оказалась на борту. Скоро она пришла в себя и на всю жизнь запомнила, как ее выхаживали — молодая женщина военфельдшер, моряки, сам командир пришел справиться о здоровье. Ждали темноты, чтобы плыть было безопаснее, но только отчалили от осиновецкой базы, как появились бомбардировщики люфтваффе. К несчастью, выглянула из облаков луна и осветила озеро. Немецкие самолеты сразу пошли в атаку.

Катя помнит, как раздался страшный грохот, корабль накренился и начал тонуть. Бомба попала в носовую часть «Конструктора», сплющила ее и полностью оторвала. Все, кто был в носовой части, погибли.

Катя оказалась в воде, как ее вытащили, не помнит, но и тогда на помощь пришли моряки, она оказалась на канонерской лодке «Нора», позже узнала, что матросы бросились в ледяную воду, чтобы ее спасти. В тот день на «Конструкторе» погибло двести человек и тридцать два члена экипажа. Погиб и тот матрос, который позаботился о Кате с самого начала.

— Мама до сих пор сокрушается, — продолжал Муромцев. — «Посмотри, какая я живучая, а те мальчики все погибли». Пока она была в состоянии, ездила периодически на озеро и нас, детей, брала с собой. Невдалеке от берега есть обелиск, под которым похоронено тридцать два моряка с «Конструктора», мы носили к обелиску цветы и еще бросали цветы в озеро, чтобы вода отнесла к месту гибели команды «Конструктора» и его пассажиров.

— Корабль и сейчас там? — тихо спрашиваю я.

— Нет, его отбуксировали к берегу и отремонтировали. Он воевал до конца войны.

Муромцев молчит какое-то время, потом, вспомнив о Данииле, загорается гневом:

— Так ты говоришь, украл дневники ветерана Дороги жизни?! Катя, клянусь тебе, он будет иметь дело со мной! Я его выгоню с позором и создам ему такую репутацию, что его больше ни в одно СМИ не возьмут. Но все же мне надо убедиться, что ты не ошибаешься.

Я выхожу окрыленная, немедленно сажусь на телефон, звоню Аршаку. Хорошо, что Ереван город небольшой, там все знают друг друга, всегда через знакомых и родственников можно выйти на нужного человека. Не проходит и двух часов, как у меня уже есть ксерокопия авиабилета Даниила. Муромцев знакомится с неопровержимой уликой, продолжает гневаться и требует обманщика к себе.

Тяжело, порой больно узнавать человека с плохой стороны, но зато как прекрасно, когда кто-то, кого знаешь давно, оказывается в сто раз лучше, чем можно было представить. Ай да Муромцев! Я его и раньше уважала, а теперь так просто люблю.

Стоило видеть, как он разделал Даньку. Вернее, того, что происходит у него в кабинете, я не вижу, но вскоре Данька выскакивает оттуда красный, с трясущимися руками и губами; бросив на меня злобный взгляд, бежит вниз по лестнице, странно скособочившись, как будто по нему хорошо прошлись кулаками. Я знаю, что Муромцев такого себе не позволит, а жаль — некоторым подонкам необходимо бить лицо в воспитательных целях.

Уже вечером, когда мы гуляем с Женей по любимому Невскому, звонит Муромцев и сообщает, что тетради у него — Даниил принес в обмен на мировую с редактором.

— Плакался тут, — усмехается Муромцев. — Говорит, что его тоже надо понять, мол, сделал это из любви к тебе, Катерина. Я чуть слезу не пустил. Каков подлец! Ты уж скажи ему, что обручена, а то как бы еще чего не выкинул по большой любви.

Я подпрыгиваю от радости, Жене достается дополнительный поцелуй, мы садимся в машину и едем домой к Муромцеву.

— Ох, зачитался я, — говорит он, открывая нам дверь. — Это настоящий клад. Материал для целой книги. Даже не знаю, стоит ли растаскивать на статьи. Думай сама, наследство твое, следовательно, тебе и решать.

Я прижимаю ценные записи к груди, мне самой не терпится узнать, что скрывают непрочитанные страницы. Надо поскорее обрадовать бабушку. У мамы тоже гора с плеч, она сильно напереживалась. Мы с ней решаем: именно она будет писать книгу. Как только мы с Женей окончательно разберемся в дневниках, я передам их маме, и она начнет работать над романом, описывать счастливую и горькую историю любви своих родителей, смеяться вместе с ними и плакать — не над вымыслом, а над самой настоящей правдой.

Глава 16

1944 год