Звезды правду говорят

— Это было давно! — взвился Козаков, словно только и ждал удобного случая, чтобы сорваться. — Ты прекрасно знаешь, что между нами давно уже ничего нет.

— Итак, у вас была близкая знакомая, — поспешила вмешаться Маргарита, — можно узнать, как ее зовут?

— Валентина. Валентина Савельева. Когда-то у нас с ней было нечто вроде интрижки. Так, ничего серьезного, по крайней мере с моей стороны.

— Он всегда так говорит, — горестно произнесла Лидия Сергеевна.

— Я попросил бы тебя избавить меня от своих попреков! — немедленно отреагировал Владимир Антонович. — Я их уже достаточно наслушался.

— Действительно, Лидия Сергеевна, — вмешалась я, — давайте не будем мешать разговору.

Козакова недовольно поджала губы, но возражать не стала.

— Так вот, — продолжал Владимир Антонович, — эта интрижка длилась совсем недолго. Очень скоро я сказал Валентине, что не планирую продолжать наши отношения. Я объяснил ей все причины, растолковал, почему мы не можем встречаться, — при этих словах Козаков бросил быстрый, немного виноватый взгляд на супругу, — мне показалось, Валентина восприняла мои слова адекватно. Она не устраивала сцен, истерик, не умоляла не бросать ее. Короче говоря, вела себя вполне достойно.

— Когда это было?

— Несколько лет назад.

— А точнее?

— Точнее? — неохотно переспросил Козаков.

Чувствовалось, что он рад был бы уйти от ответа, но пристальный взгляд Лидии Сергеевны, ловящей каждое слово, не позволил ему этого.

— Это было шесть с половиной лет назад, — наконец ответил Владимир Антонович.

— То есть как раз в год учреждения вашей фирмы? — тут же среагировала Маргарита.

— Д-да, как-то все так совпало, — смущенно отозвался Козаков.

Маргарита кивнула и попросила продолжать.

— Так вот, мы с ней благополучно расстались. Я не слышал о ней какое-то время, может быть, год-полтора. А потом она вдруг начала звонить мне домой. Понимаете, — тут же добавил Владимир Антонович, — она не просила меня возобновить наши отношения, а, наоборот, сразу сказала, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Ей от меня именно дружба требовалась. В тот период она осталась совершенно одна: развелась с мужем, тот уехал в другой город.

— А дети были?

— У нее был когда-то ребенок, но, к несчастью, он родился с каким-то тяжелым заболеванием и умер в младенчестве. С тех пор Валентина не решалась больше заводить детей. Она слишком болезненно перенесла потерю этого ребенка. Да и вообще, эта женщина всегда отличалась, как бы это поточнее сказать, повышенной чувствительностью, я бы даже сказал нервозностью. Не удивлюсь, если узнаю, что она стоит на учете у невропатолога или даже психиатра.

— Истеричка! — громким шепотом произнесла Лидия Сергеевна и снова поджала губы.

— Так вот, вы понимаете, почему я не мог отказать ей в дружбе, — оправдывающимся тоном продолжал Владимир Антонович, — Валентина так просила меня об участии, говорила, что ей не к кому, кроме меня, обратиться. Кем бы я был, если бы не оказал ей моральной поддержки. Но даю слово, это были чисто приятельские отношения, и ничего больше. Вначале я надеялся, что она как-то придет в себя, встретит кого-нибудь и успокоится, но проходили месяцы, а Валентина продолжала досаждать мне звонками и жалобами. Я рассказал все Лидочке, она поняла меня и простила. Валентина — несчастная женщина. Ее нельзя не жалеть…

Было еще много разглагольствований в таком же духе. Меня так и подмывало бросить что-нибудь ядовитое, но я благоразумно молчала, забавляясь мучениями, переживаемыми в тот момент Лидией Сергеевной.

— Но в конце концов терпение мое лопнуло. Я решительно объявил Валентине, что не могу нянчиться с ней всю оставшуюся жизнь. Я предложил ей пройти курс лечения в какой-нибудь хорошей клинике. Разумеется, готов был оплатить это… Но тут в Валентине вдруг проснулась гордость. Она ужасно оскорбилась и пообещала, что навсегда уйдет из моей жизни. И представьте себе, выполнила обещание. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу… До последнего времени…

— То есть эта женщина снова объявилась?

— Именно! Она позвонила как раз перед Новым годом. Я не сразу узнал ее — успел начисто забыть о ее существовании. Но едва она стала осыпать меня упреками, когда принялась жаловаться, я сразу вспомнил, с кем говорю. Я попробовал было оборвать разговор в самом начале, но Валентина пригрозила, что совершит нечто ужасное — так она выразилась, — если я немедленно к ней не приеду. Пришлось ехать.

Козаков помолчал, обводя блуждающим взглядом стены нашей гостиной.

— Она так изменилась! Превратилась в настоящую старуху. Подозреваю, что Валентина принимала какие-то транквилизаторы или что-то еще с наркотическим эффектом. У нее дрожали руки! Она говорила нечленораздельно, я не мог ничего понять, кроме того, что эта женщина совершенно не в себе. Я хотел отделаться денежной помощью, но она и слушать ничего не захотела. Бормотала, что ее нужно спасти, спрятать, что она не может больше жить… И все в этом роде. Я еле вырвался, пообещав, что буду помогать ей.

Козаков закурил новую сигарету. Мы молча слушали: