Звезды против свастики. Часть 1

Конная группа хотя и вышла позже немецких диверсантов, двигалась гораздо быстрее, но всё же к месту аварийной посадки борта Кёнигсберг-Петроград пришла второй…

* * *

Вот что значит военная косточка!

Подполковник юстиции Васильков происходил из семьи потомственных военных. Когда пришла пора поступать в военное училище, судьба поставила подножку. У спортсмена и отличника Кости Василькова медкомиссия выявила плоскостопие. «Трагедию» тяжело переживала вся семья. Хотя мама Кости в глубине души была даже рада. Дочь и жена офицера она уже положила судьбу одного сына на алтарь семейной традиции (старший брат Кости тогда учился в военном училище). Видеть хотя бы одного мужчину в семье без погон на плечах было её тайной мечтой. Сначала она возлагала надежду на зятя, но послушная воле отца дочь вышла замуж за офицера. И вот теперь судьба дала ей, прямо скажем, неожиданный шанс. Впрочем, её тихое счастье было недолгим, ровно те пять лет, что Костя учился в МГУ на юридическом факультете. Потом всё стало на свои места. При содействии влиятельных приятелей отца Костя поступил на службу в военную прокуратуру, и штатский костюм стал надевать не чаще отца и брата.

В Кёнигсберге Васильков находился в служебной командировке. В отличие от вальяжного Петрограда, столица Пруссии жила предчувствием скорой войны. Для Василькова это выражалось хотя бы в том, что по вечерам город почти вымирал – и это при отсутствии комендантского часа!

В отличие от большинства коллег, командировки Васильков любил. А ведь был он человек семейный. Ага, скажете вы, видать, этот прокурорский большой любитель гулять «налево», отсюда его нездоровое увлечение командировками? Мимо, господа-товарищи, мимо. Просто подполковник юстиции Васильков был, как бы точнее выразиться, завзятый службист, что ли. Связями на стороне откровенно брезговал, к семье (жене и двум дочкам) относился ровно, а вот работу боготворил. Командировки добавляли к предмету его обожания новые краски и ощущения. Странный, короче, тип, таково о нём моё мнение.

Редкие минуты, когда он находился вне службы и которые приходились исключительно на вечер, странный тип Васильков любил посвящать пешим прогулкам по городам пребывания, с одинаковым любопытством глазея как на урбанистические изыски, так и градостроительные ляпы. В Кёнигсберге Васильков был впервые и, казалось, свезло ему невероятно – я имею в виду почти полное отсутствие в вечернее время горожан на улицах. Действительно, никто у тебя под ногами не путается, ничего от любопытного взора не загораживает – гуляй, любуйся!

И так бы оно и было, кабы не патрули: милицейские и военные, их, в отличие от граждан, по вечерам на улицах Кёнигсберга попадалось предостаточно. Как-то раз, устав дёргать служебное удостоверение из кармана, чтобы предъявить корочки очередному патрулю, Васильков вопреки обыкновению решил скоротать время в кабачке, что вывеской под старину заманивал посетителей в полуподвал старинного особняка.

«Вот зашёл так зашёл! – изумился Васильков, спускаясь по винтовой лестнице в зал. – Не кабак, а филиал буфета Дома офицеров. Одни погоны кругом, и почти нет штатских».

За столиками места не нашлось, пришлось довольствоваться вертлявым стулом у барной стойки. Заказал что-то горячительное, чем-то непонятным закусил, расплатился и ушёл, решив, что лучше подольше почитает перед сном. Вот такой он есть, этот Васильков.

Утром, прибыв на службу по месту командировки, Васильков был поставлен в известность, что, оказывается, он уже с 6-00 находится в состоянии повышенной боевой готовности. В числе прочих военнослужащих, разумеется. Сие могло означать только одно: война стоит на пороге.

После обеда Васильков зашёл отметить командировку. Возвращая проштампованное удостоверении, майор из кадров порекомендовал спуститься в подвал и получить у коменданта запасные обоймы к табельному пистолету.

Теперь, глядя на дальние пожары там, у границы, Васильков помянул майора добрым словом.

Если во время вынужденной посадки Васильков, как и всякий нормальный человек, испытывал неприятные ощущения, но не опасения – всякое бывает! – то вскоре после приземления к нему пришло понимание: что-то здесь не так! Масла в огонь подлили пилоты аварийного самолёта, которые после того, как Васильков предъявил удостоверение работника прокуратуры, охотно перед ним исповедовались. Вышедшая из строя рация, а следом и отказ одного из двигателей наводили на мысль о предумышленной диверсии. История с сигнальными ракетами и последовавшей перестрелкой в этой мысли его лишь утвердила. Рейс сопровождали сразу два сотрудника КГБ, зачем? Выживший гебист от прямого ответа ушёл, а давить на него Васильков права не имел.