Звезды расскажут, комиссар Палму!

— В жизни не видел старика, — отрезал тот. — Вот эта барышня договорилась со мной о переезде. Я иногда заглядываю к ним в кафе, и барышня видела меня и знала, что я дешево беру за перевозку.

Девушка взглянула на свои часики и забеспокоилась.

— У меня еще есть время, — сказала она, — но мне никак нельзя опаздывать на работу. Моя смена с шестнадцати часов.

— Да я вас подвезу, это не будет вам ничего стоить, — заверил ее шофер. — Только сначала надо вещи внести в дом. Ваш приятель уже давно мог бы прийти помочь! Вон сколько времени его прождали! — Но, увидев ее несчастное лицо, шофер поспешно добавил: — Я с вас ничего за ожидание не возьму! — Потом, дружелюбно поглядев на нас, заметил: — Но вообще-то лучше было бы переехать. А то сколько времени впустую ушло.

Палму оставил его слова без внимания.

— Барышня Похъянвуори, — учтиво обратился он к девушке, — я заметил, когда мы входили, что вы успели снять вашу табличку с входной двери. На двери остался след от нее — в этом месте более темная краска и гвоздик торчит. Ваш дядя что, держал постояльцев или у него была какая-то особенная профессия?

Девушка покраснела и отвела глаза.

— У дяди вообще никакой специальной профессии не было, — нерешительно сказала она. — Он… он занимался разными вещами. Дядя был очень трудолюбивый.

Она открыла сумочку и достала оттуда табличку, на которой старинным шрифтом было выведено: «Фредрик Нордберг», а на пожелтевшей от времени картонке бисерным, немного дрожащим почерком было написано: «Гороскопы. Филателия. Бухгалтерия».

Мы все трое с интересом склонились над картонной табличкой. «Гороскопы!» — произнес я про себя, и какая-то мысль завертелась у меня в голове. Но ни вычленить, ни оформить ее я не мог.

Палму присвистнул вполголоса.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок! — загадочно произнес он и с размаху хлопнул меня по плечу. — Мой мальчик, я горжусь тобой!

Разумеется, я решил, что он издевается надо мной за то, что я так изумился этим «гороскопам».

— А ваш дядя был филателистом? — поспешно обратился я к девушке.

— Да-да, — подтвердила девушка. — Он собирал только редкие марки. Он не хотел иметь большую коллекцию. А свою он собрал, продавая и обменивая марки похуже. Коллекция вон в том чемодане. Дядя сам упаковал ее еще с вечера.

— Так вы собирались сегодня переезжать? — спросил Палму.

— Не мы, — возразила девушка, снова как-то странно колеблясь. — Дядя должен был сегодня переезжать, в тринадцать часов… Вообще-то мы собирались потом жить вместе, я позже переехала бы к нему. Но это все было еще неточно. Я просто пришла помочь ему перетащить вещи, и Вилле обещал прийти, да вот…

И она опять заплакала.

— Дядя был очень бережливый, — проговорила она, глотая слезы и торопясь переменить тему разговора. — Ему нужно было совсем немного. Он обычно делал бухгалтерские расчеты для двух маленьких фирм. Которые сами не могли справиться. И еще в январе он всегда помогал разным людям составлять налоговые декларации. Дяде вполне хватало этих денег. Ему больше и не надо было. Он только хотел быть самому себе хозяином.

— Это вы штопали его носки? — с теплым чувством осведомился Палму.

— Я, — чуть запнувшись, подтвердила девушка. — Дядин дом для меня был… был как убежище. Дядя был очень, очень добр ко мне. Ну и я тоже старалась делать, что могла. Стирала ему, иногда готовила, чтобы он хоть изредка мог пообедать дома, а не в забегаловке.

Комиссар Палму отвесил низкий поклон.

— Барышня Похъянвуори, — произнес он с глубоким чувством, — вы замечательная девушка!

— Совершенно справедливо, — подтвердил я и поглядел ей в глаза.

Хотя я имел в виду не совсем то, что Палму. Девушка это сразу прочла в моем взгляде и очень мило покраснела. Кокки вдруг стал проявлять нетерпение.

— Пора бы уже нам приступить к кофе, — воззвал он. — Сколько ему там настаиваться! И потом — я не понимаю, почему тут кое-кому охота флиртовать, когда у нас такое важное дело об убийстве! Наше положение хуже некуда. Так и поездка в Копенгаген накроется!

К моему удивлению, девушка прижала руку к сердцу, краска сбежала с ее хорошенького лица, оно побледнело, а нос даже посинел.

— Простите, вам плохо? — испугался я и вскочил со стула.

— Нет-нет, — запротестовала она и начала разливать кофе.

Шофер грузовика от кофе отказался и предупредительно перевернул свою чашку дном вверх.

— Только, — сказала девушка с каким-то виноватым видом, — булочек к кофе больше нет. Эта… эта была для Вилле… Давайте я сейчас, мигом, сбегаю в магазин и куплю.

Она схватила свою сумочку и поспешила к двери.

— Нет-нет, позвольте мне… — закричал я, судорожно хватаясь за карман, чтобы извлечь бумажник.

Комиссар Палму сердито толкнул меня к стулу.

— Не надо никуда ходить, милая барышня, — сказал он. — И не стоит сейчас пытаться звонить этому вашему Вилле. Он найдется. А нам о многом еще нужно поговорить. Сходи-ка ты, Кокки. Купишь пончиков.

— А мне сдобных языков, если будут, — машинально сказал я.

Кокки требовательно протянул руку. Я дал ему пятисотенную. Мельче у меня не было.

— На все? — с радостной готовностью спросил Кокки.