Звезды расскажут, комиссар Палму!

— Я — единственный законный наследник, — обратившись к земным делам, голос сразу изменился. — После кончины брата я остаюсь единственным представителем нашего рода. Это дает мне право обратиться к вам, судья, с просьбой — позволить мне взять на свое попечение имущество покойного и составить опись наследуемого. На протяжении многих лет я не поддерживал отношений с братом, ибо он служил Сатане и потворствовал греховным страстям, я же служил Господу Богу нашему! Тем не менее я осведомлен, что он имел в своем владении квартиру, в коей обитал. Наше малое стадо остро нуждается в сбирании положенной нам десятины, ибо прозябает в отдалении от своих пастырей и главных управителей.

— Знаете что, господин Похъянвуори, — сказал я, — по-моему, это чересчур. Тело вашего погибшего брата еще не успело остыть, а вы уже торопитесь его обобрать, как какой-нибудь кладбищенский разбойник!

Признаю, что мое поведение несколько выходило за рамки приличий, но все-таки, по-моему, было простительно.

— Надо торопиться делать богоугодные дела! — загремел голос — Грядут последние дни! Оглянитесь, судья: брань, беззакония, антихристы. И горстка истинно верующих! Земля распадается, и стихии рушатся…

Я героически сохранял самообладание. Спорить не имело смысла.

— Без сомнения, — покладисто заметил я. — Но пока расследование не завершено, никто из посторонних не может иметь доступ к наследуемому имуществу покойного. Я незамедлительно поставлю вас в известность, когда потребуется составить опись имущества. Будьте любезны, ваш адрес и телефон.

С радостной готовностью портной Похъянвуори продиктовал то и другое. И даже по-христиански простил мне мой тон.

С нетерпением я посмотрел на часы. Десять минут уже истекали, когда явились они — Палму и Вилле. Парня обрядили в костюм с чужого плеча, болтавшийся на нем, как на вешалке. Это значило, что его одежда и обувь уже отправлены на экспертизу. На штанинах и на обшлагах могла быть кровь. А к ботинкам могли пристать ворсинки от одежды господина Нордберга. Последствия зверского избиения.

С безучастным видом Палму положил передо мной карточку с отпечатками пальцев. Это были его лапищи, Вилле. Узор большого пальца совершенно совпадал с теми отпечатками — на разбитой машине и на пластиковом футлярчике найденного бумажника.

— Так-так, дело плохо, совсем плохо, — задумчиво проговорил я и снова взглянул на часы.

В ту же минуту в приемной послышались возня и женский визг, и в кабинет ворвались патрульные полицейские, разгоряченные, торжествующие. Один из них подталкивал в плечо толстого парня, весьма противного вида, с физиономией, чуть ли не целиком залепленной пластырем, а второй тащил брыкающуюся, вопящую и царапающуюся девицу.

— Спасибо! — тепло поблагодарил я патрульных.

На Палму я даже не посмотрел.

— Привет, Арска, привет, Кайя, — спокойно поздоровался я с ними и дружелюбно кивнул. — Добро пожаловать!

Глава шестая

Арска тут же попытался вырваться из рук полицейского и вцепиться в Вилле. А тот смотрел на него, не веря своим глазам.

— Сволочь, стукач! — взревел Арска. — Шкура продажная! Друзей закладывать!

— Я… я не закладывал! — У Вилле дрогнул голос.

— Молчать, Арска! — приказал я, предупреждая более крутые меры, которые готов был применить патруль. Но Арске и без того приходилось худо: он держался за ребра и протяжно стонал. — Вилле не давал никаких показаний, — заверил я его; полицейские бодро закивали, подтверждая мои слова, и Палму тоже энергично затряс головой. — Вилле был тверд, как скала. Из него нельзя вытянуть ни слова. Я же искренне хотел дать вам шанс — явиться добровольно с повинной. Для вашего же блага. Но теперь о снисхождении речи нет. Вы можете убедиться, что у нас в полиции есть свои способы находить людей.

— Это точно, — с чувством подтвердил патрульный. — Я прямо не поверил, вы будто сквозь стены видите…

— Отставить, — сказал я, но не очень сурово, пожалуй, даже мягко. Мне было приятно, что теперь обо мне будут рассказывать еще одну героическую историю. Я бросил взгляд на Палму. Вид у него, надо сказать, был сконфуженный. Ученик обставил учителя! Ничего, поделом ему.

Арска тем временем изменил тактику: вовсю стонал, жаловался на боль в сердце, держался за ребра и охал.

— Ой-ой-ой, что ж это за жизнь — больного человека из постели вытаскивают и сразу в тюрягу! Вот помру от такого обращения, отвечать будете, — ныл он.

— Если и помрешь, то не от этого, — спокойно заметил я.

Один из патрульных стал докладывать:

— Да ведь он уже и штаны, и рубашку успел натянуть, куртку надевал. Если б мы чуть-чуть позже приехали, то их бы уже и след простыл. Как тут не признать: наш командир все наперед видит!..

Я прервал этот не относящийся к делу разговор:

— По существу, пожалуйста.

— Да мы собирались с Кайей на дачу смотаться! На уик-энд, — сообщил Арска страдальческим голосом.

— Ага, я обещала поухаживать за ним, подлечить, — вступила в разговор Кайя — девица с немытыми патлами, свисающими на спину, в свитере и давно не стиранных брюках-дудочках.