Звезды смотрят вниз

— Дженни, прошу тебя, — молил он, оцепенев от муки. — Ты бы лучше легла.

— Не лягу. — Она захихикала. — Не лягу, для тебя…

Наблюдая её, Дэвид вдруг подумал о ребёнке, которого она родила ему, и видеть её в таком унизительном состоянии стало невыносимо больно.

— Дженни, ради бога, возьми себя в руки! Уж если я ничего больше для тебя не значу, то подумай о нашем ребёнке, вспомни о Роберте. Я до сих пор не говорил об этом. Я не хочу тебя расстраивать. Но неужели и память о нём ничего для тебя не значит?

Дженни разразилась пьяным смехом. Она хохотала, хохотала, пока у неё не потекла изо рта слюна.

— Я, кстати, собиралась сказать тебе насчёт этого кое-что, — сказала она глумливо. — Давно собиралась… «Наш ребёнок». Вы льстите себе, милорд! Откуда ты знаешь, что он был твой?

Не понимая, он посмотрел на неё с выражением отвращения. Это её взбесило.

— Дурак! — взвизгнула она вдруг. — Это был ребёнок Джо!

Тогда он понял. Побледнел как смерть. Яростно схватил её за плечи и прижал к притолоке двери.

— Это правда?

Отрезвлённая физической болью, она уставилась на него мутным взглядом и поняла, что зашла слишком далеко: она вовсе не собиралась выдать тайну Дэвиду. Испугавшись, она заплакала. Сразу ослабела, обмякла. Привалившись к Дэвиду, она доплакалась до истерики.

— О боже, о боже! Прости меня, Дэвид. Я скверная, гадкая. Я знать больше не хочу мужчин, никогда, никогда, никогда. Я хочу быть хорошей. Я нездорова, в этом вся беда, я не совсем здорова, приходится выпивать иногда стаканчик, чтобы поддержать силы…

Она все причитала и причитала.

С тем же застывшим суровым лицом Дэвид дотащил её до дивана, поддерживая ладонью её валившуюся голову. Дженни в истерическом припадке заколотила пятками. Она продолжала:

— Дай мне возможность исправиться, Дэвид, о бога ради, дай! Я не дурная женщина, право же нет; он меня обошёл, но теперь всё кончено, кончено давным-давно. Ты это мог сам видеть сегодня, он смотрел на меня как на мусор под ногами. А ты, Дэвид, самый лучший человек на свете, другого такого нет! Мне тошно, Дэвид, мне ужасно плохо. Я целую вечность уже не отдыхала, я вправду не здорова. Ах, если бы ты ещё раз испытал меня, Дэвид, Дэвид, Дэвид…

Он угрюмо смотрел в сторону, не мешая ей изливаться и этим отделываться от угрызения совести. Тяжкая боль давила ему сердце. Дженни нанесла ему ужасный удар. Любовно хранил он в душе воспоминание о маленьком Роберте. А она и это осквернила!

В конце концов Дженни перестала хныкать, нервное дрыгание ногами прекратилось. Наступила тишина. Дэвид тяжело перевёл дух. Затем сказал тихим голосом:

— Не будем больше об этом говорить, Дженни. То, что ты сказала, совершенно верно. Ты нездорова. Я думаю, тебе было бы полезно уехать на время. Не хочешь ли погостить на ферме у Дэна Тисдэйля в Суссексе? Я легко мог бы это устроить. Я встречаюсь с Дэном.

— На ферму? — ахнула Дженни, потом подняла страдальческие, восторженные глаза. — В Суссекс?!

— Да.

— О Дэвид! — Дженни снова начала плакать. Неожиданно открывшаяся перспектива была так заманчива, и Дэвид так необыкновенно добр, и все так чудесно. — Ты так добр ко мне, Дэвид, обними меня разок и скажи, что все ещё любишь меня.

— Ты обещаешь никогда больше не брать в рот вина?

— Да, Дэвид, да, обещаю.

Всхлипывая в бурном приливе нежности и преданности, она клялась, что выполнит обещание.

— Ну ладно, я это устрою, Дженни.

— О Дэвид! — Дженни всхлипывала, и задыхалась, и прижималась к нему. — Ты лучший человек на свете.

IV

Через месяц, в начале июня, Дэвид однажды утром проводил Дженни на Центральный вокзал в Тайнкасле. Договориться с Грэйс Тисдэйль относительно приезда Дженни в Винраш оказалось очень легко — Грэйс пришла в восторг. Сумма, которую Дэвид мог платить еженедельно, была довольно мала, но из откровенного, бесхитростного письма Грэйс было видно, что и эта сумма будет принята с удовольствием.

Дженни была оживлена, предвкушение отдыха в деревне кружило ей голову, румянило щеки, придало блеск глазам. Она была полна горячей нежности и раскаяния. Она уже воображала, как кормит цыплят, гладит прелестных маленьких ягнят, а через три недели возвращается к Дэвиду чистой, облагороженной и красивее прежнего. О, как это замечательно!