Звезды смотрят вниз

Там было ещё интереснее. Они мчались в вагончиках по рельсам, стремительно меняя направление, проваливаясь в какие-то мрачные туннели подземного царства, и у Энни просто дух захватывало. Но больше всего им понравились гигантские шаги. Они набрели на них около девяти часов и качались, взлетали и ныряли вниз с головокружительных высот до тех пор, пока весь «Луна-парк» не завертелся перед ними ослепляющей радугой. Ничего не могло быть увлекательнее гигантских шагов, ничто на небесах, в аду, в чистилище и всех других углах вселенной. На гигантских шагах вы поднимались на невероятную высоту, а внизу далеко, сияющей панорамой огней рассыпалась вся площадь парка. Вы взбирались медленно, с коварно-обманчивой медленностью, наслаждались прохладой, тишиной и, чувствуя себя в безопасности, любовались видом. Вы, попросту говоря, ползли наверх. А затем, пока вы все ещё спокойно любовались панорамой внизу, тележка раскачивалась на краю и совершенно неожиданно летела стремглав вниз, в бездну. Вы падали все ниже, ниже, в неведомую, вопиющую тьму, у вас душа уходила в пятки, вы растворялись, умирали и вновь рождались во время этого, жуткого и восхитительного полёта. Но одним полётом дело не ограничивалось: тележка взлетела на новую вершину и снова падала вместе с вами все ниже, ниже и ниже. И вы умирали и воскресали всякий раз снова.

Дэвид помог Энни выйти из тележки. Она стояла, пошатываясь, держась за его плечо, щёки её горели, шляпка съехала набок, а в глазах было такое выражение, словно ей было приятно держаться за плечо Дэвида.

— О Дэви, — выговорила она, задыхаясь, — никогда больше не катайте меня на этой штуке! — И засмеялась. Она все смеялась и смеялась, неслышно, про себя. Потом снова ахнула: — Нет, как это было чудесно!

Дэвид с улыбкой смотрел на неё сверху вниз.

— Оно-таки заставило вас посмеяться, — сказал он. — А я только того и хотел.

Они слонялись по «Луна-парку», как добрые товарищи, с живым интересом наблюдая все. Вокруг музыка лилась каскадами, орали разносчики, предлагая свой товар, пылали огни, кружилась толпа. Здесь были всё простые люди, весёлые бедняки. Углекопы из Тайн-сайда, клепальщики из Шипхеда, литейщики и пудлинговщики из Ерроу, каменотёсы из Сегхилля, и Хедлингтона, и Эджели. Шапка на затылке, на шее шарф, концы которого развеваются по воздуху, за ухом папироса. С ними были их подруги, раскрасневшиеся, весёлые, лакомившиеся всякой всячиной из бумажных мешочков. Когда мешочки пустели, их надували и ударяли по ним кулаком, так что они с треском лопались. Пускали в ход и хлопушки, которые разрывались, пугая прохожих. То был праздник скромных, простых, незаметных в мире людей. И вдруг Дэвид сказал Энни:

— Вот мир, которому я принадлежу, Энни. Вот мои товарищи. И среди них я чувствую себя счастливым.

Но Энни не хотела согласиться с этим. Она энергично покачала головой.

— Вы пойдёте далеко, Дэвид, — возразила она с обычной своей спокойной прямолинейностью. — Все так говорят. На будущих выборах вы пройдёте в парламент.

— Кто это говорит?

— Да все ребята на «Нептуне». Мне Пэг рассказывал. Они говорят, что вы для них кое-что сделаете.

— Да, если сумею, — сказал он с глубоким, долгим вздохом. Когда они берегом возвращались домой, на Террент-стрит, большая луна выплыла из моря и глядела на них. Шум и огни «Луна-парка» остались позади. Дэвид рассказывал Энни, что он думает делать. Он едва помнил о присутствии Энни, шедшей рядом с ним своей ровной, неторопливой походкой, — она говорила так мало и так умела слушать! — но он излил перед ней все чаяния своей души. Он не мечтает ни о каких личных успехах. Ему ничего не нужно. Он хочет лишь справедливости к шахтёрам, к людям его класса, — класса, который так долго и так жестоко угнетали.

— Справедливости и безопасности, Энни, — сказал он тихо. — Горная промышленность отличается от всех других. Она нуждается в национализации. От этого зависит жизнь рабочих. До тех пор пока будут частные хозяева, которые гонятся за большой прибылью, жизнь рабочих не будет в безопасности. И будут происходить такие несчастья, как в «Нептуне».

Они молчали всё время, пока шли по Террент-стрит. Наконец Дэвид, уже другим тоном, спросил:

— Я вам не надоел своей трескотнёй?

— Нет, — возразила Энни. — Это вовсе не трескотня. Это все очень важно…

— Я хочу вас познакомить с Гарри Нэджентом, когда он завтра приедет, — сказал Дэвид. — Вот Гарри — тот действительно умеет убеждать людей. Он вам понравится, Энни.

Энни торопливо покачала головой.

— О нет! Я не хочу с ним знакомиться.

— Да отчего же? — спросил Дэвид с удивлением.

— Так, просто не хочется, — объявила Энни решительно, с неожиданной твёрдостью.

Дэвид был безотчётно обижен. Ему было больно от этой непонятной сдержанности Энни после его дружеского участия, после попыток развлечь её. Он перестал говорить об этом и сразу замкнулся в себе. Когда они вернулись домой, он отклонил предложение Энни поужинать, простился с ней и ушёл к себе в комнату.