Звезды смотрят вниз

— О, пожалуйста, не уходите из-за меня, — поспешно воскликнула тётя Кэрри. Она нашла, что Дэвид побледнел и осунулся. И глаза у него были страдальческие. Да, страдальческие: в них было выражение мучительного ожидания.

— Чудесный день сегодня, — продолжала тётушка быстро. — Я думала, что будет дождь, но никакого дождя нет.

— Не думаю, чтобы был дождь, — сказала Хильда после неловкого молчания.

Тётя Кэрри отозвалась:

— Надеюсь, что нет.

Снова пауза.

— Я шла через Кенсингтонский парк, — настойчиво пыталась тётя Кэрри поддержать разговор. — Он теперь особенно хорош.

— Вот как? — сказала Хильда. — Впрочем, да, я думаю в это время года он должен быть красив.

— Очаровательного малыша я видела у Круглого пруда, — с улыбкой продолжала тётя Кэрри. — В красном пальтишке. Жаль, что ты не могла его видеть. Этакая прелесть!

Несмотря на все свои старания, тётя Кэрри смутно чувствовала, что Хильда не обращает на неё внимания: она в каком-то замешательстве смотрела на Дэвида, который стоял у окна, молчаливый и озабоченный.

Тётушка чутьём угадывала, что здесь что-то неблагополучно, — у неё на это был нюх, как у лисицы, которая чует охотника. В ней заговорило любопытство. Но Дэвид снова поглядел на часы, затем на Хильду.

— Теперь мне в самом деле пора, — сказал он. — Увидимся снова в три часа.

Он простился с тётей Кэрри и вышел. Насторожив уши, тётушка слышала, что он о чём-то разговаривает с Хильдой в передней. Но, к своему разочарованию, не могла разобрать, что именно они говорили. На этот раз любопытство победило в ней робость. И когда Хильда воротилась, она воскликнула:

— Что случилось, дорогая? У него такой расстроенный вид. И почему он упоминал о больнице?

— У него жена в больнице. Сегодня ей будут делать операцию.

— Боже! — ахнула тётя Кэрри, широко раскрывая глаза в порыве удовлетворённой жажды сенсации. — Но…

— Никаких но! — оборвала её Хильда. — Операцию делаю я. И я предпочитаю на эту тему не разговаривать.

Глаза тёти Кэрри раскрылись ещё шире. Помолчав, она смиренно шепнула:

— Хильда, дорогая, а ты ей поможешь этой операцией?

— А ты как думаешь? — резко ответила Хильда.

Лицо тёти Кэрри выразило уныние. О боже, Хильда все ещё бывает очень груба, когда ей вздумается. Тёте Кэрри страшно хотелось спросить, чем больна жена Дэвида, но выражение лица Хильды запрещало вопросы. Оробевшая и покорная, тётя Кэрри глубоко вздохнула и опять с минуту молчала. Потом, вспомнив вдруг что-то, просияла.

— Да, между прочим, Хильда, я принесла тебе премилый маленький подарок. По крайней мере, мне он очень нравится, — прибавила она скромно. И, радостно улыбаясь хмурой Хильде, весело протянула ей нож для вскрытия конвертов.

XXI

В тот день, в половине второго, Дэвид отправился в больницу св. Елизаветы, куда, после того, как анализ крови дал положительный результат, перевели Дженни.

Дэвид знал, что придёт слишком рано, но ему невтерпёж было сидеть дома и думать о том, что Дженни сейчас подвергается операции. Дженни, его жене, сегодня делают операцию!

За эти месяцы лечения, которое было необходимой подготовкой Дженни к операции, он все спрашивал себя, какого рода чувство он к ней питает. Это не была любовь. Нет, это не могло быть любовью, любовь умерла давно. Но всё же это было большое и властное чувство. Нечто большее, чем жалость.

Теперь история её жизни была ему вполне ясна; Дженни рассказывала ему кое-что урывками, лёжа в постели с неизменным вышиванием в руках, делая тщетные, жалкие попытки преображать факты своей фантазией. Приехав впервые в Лондон, она поступила на службу в большой универсальный магазин. Но работа там была тяжела, гораздо тяжелее, чем у Слэттери, а платили мало, гораздо меньше, чем ожидала Дженни с присущим ей оптимизмом. И скоро она завела «друга». Затем другого. «Друзья» Дженни все вначале казались настоящими джентльменами, а в конце концов оказывались настоящими скотами. Служба в качестве компаньонки у старой леди была, конечно, мифом — Дженни никогда не уезжала из Англии.

Дэвиду казалось странным, что Дженни так мало сознаёт своё положение. Она все так же по-детски легко прощала себе все и по-детски слезливо жалела себя. Она пострадала и была в унынии, но виноватой себя не считала.

— Ах, эти мужчины, Дэвид! — плакала она. — Ты не поверишь… Я никогда и видеть больше не захочу ни одного мужчину, кроме тебя, никогда, до самой смерти!