После сладкого Лаура встала, чтобы уйти, и Джо, спотыкаясь от избытка усердия, галантно кинулся открывать перед ней дверь. Стэнли выбрал себе сигару, зажёг её и с великодушной щедростью пододвинул ящик Джо.
— Курите, Гоулен, — сказал он. — Отличные сигары.
Джо взял сигару с наружным смирением и благодарностью. В душе же он был раздосадован покровительственным обращением Миллингтона. «Ну, погоди ты у меня, — думал он, — я тебя проучу когда-нибудь». Пока же он был олицетворённая почтительность. Закурил сигару, не сняв ярлычка.
Последовало долгое молчание. Стэнли, вытянув под столом ноги и расстегнув жилет, затянулся сигарой и посмотрел на Джо.
— Знаете, Гоулен, — объявил он, наконец, — вы мне нравитесь.
Джо скромно улыбнулся и ожидал, что будет дальше.
— Я человек либеральный, — продолжал разглагольствовать Стэнли (кроме коктейлей, он выпил ещё полбутылки сотерна и стал словоохотлив). — И мне решительно наплевать, кто вы такой, лишь бы вы были порядочный человек. Сын ли герцога или сын мусорщика — мне всё равно, меня это не интересует, лишь бы был честный человек. Понимаете вы меня?
— Ну, разумеется, понимаю, мистер Стэнли.
— Ну, так вот, Джо, — продолжал Миллингтон, — раз вы поняли к чему я веду, то я продолжаю. Наблюдал я за вами очень внимательно последние месяца два, и то, что я заметил, меня удовлетворило.
Стэнли остановился и передвинул сигару во рту, следя за выражением лица Джо. Затем сказал медленно:
— Клегг — конченый человек, это во-первых. Во-вторых, у меня явилась одна мысль, Гоулен, — хочу испытать вас в должности директора.
Джо чуть не лишился чувств.
— Директора! — с трудом прошептал он.
Миллингтон усмехнулся.
— Да, я предлагаю вам должность Клегга. Теперь ваше дело решать, справитесь вы или нет.
Волнение Джо было так сильно, что комната поплыла у него перед глазами. Он уже раньше чуял что-то в воздухе, но ни о чём подобном и мечтать не смел. Он так побледнел, что лицо у него приняло цвет бараньего сала, и уронил сигару на тарелку.
— О мистер Стэнли! — ахнул он. На этот раз ему не надо было притворяться, это вышло естественно и убедительно. — О мистер Стэнли…
— Ладно, ладно, Джо. Отнеситесь к этому легче. Извините, что так вас сразу ошеломил. Но, видите ли, у нас война. А война — время неожиданностей. Вам скоро придётся взять все в свои руки. И я думаю, что вы меня не подведёте.
Волна радостного возбуждения подхватила Джо. Пост Клегга… ему! Директор завода Миллингтона!
— Вы видите, Джо, что я вам доверяю, — сердечно объяснил Стэнли. — И я готов отстаивать своё мнение о вас. Потому-то и предлагаю вам такой пост.
В эту минуту в приёмной зазвонил телефон, и раньше чем Джо успел ответить, вошла Лаура.
— Это тебя, Стэнли, — сказала она. — Тебя вызывает майор Дженкинс.
Стэнли извинился и пошёл к телефону.
Молчание. Джо, не глядя, чувствовал, что Лаура здесь стоит у двери против него, близко, что она смотрит на него. Радостное волнение бушевало в нём, он чувствовал себя сильным, полным ликующей бодрости, опьянения. Он поднял глаза и посмотрел ей прямо в лицо. Но Лаура, избегая его взгляда, сказала весьма лаконично:
— Выпейте кофе в гостиной, раньше чем уйдёте.
Он не отвечал. Не в состоянии был заговорить. Так они стояли друг против друга, а в комнату доносился голос Стэнли, говорившего по телефону.
VIII
Приближалось время родов, и Дженни вела себя во всех отношениях примерно. С того времени, как она сообщила Дэвиду о своей беременности, она «стала другой женщиной». Конечно, у неё бывали небольшие припадки сварливости, — у кого же в таком положении их не бывает? — и разные «прихоти», как она их называла: внезапно, в самые неподходящие моменты, ей хотелось каких-нибудь особенных, экзотических деликатесов, которые именовались термином «что-нибудь вкусненькое». То она, например, жаждала имбирных пряников, так как её «отвернуло» от хлеба, то маринованного луку, то тартинок с селёдочной икрой. У матери её, Ады, всегда во время беременности появлялись разные прихоти, и Дженни считала себя в праве иметь свои.