Звезды-свидетели. Витамин любви

– Бунина, в фильме пройдут темы нескольких его повестей или рассказов. Словом, такая фантазия на тему Бунина… ты же лирик, Герман, вот они и решили, что фильм можешь спасти только ты!

Герман вновь испытал сильнейшее волнение, как и в ту секунду, когда только услышал голос Левы, причем волнение приятнейшее. Бунин! В его пустой голове и пустой душе тоже словно произошло пусть вялое, но все равно движение. Ах ты, импотент несчастный!

– Что будем делать? – Как ни странно, но этот вопрос задал не Лев, а Герман – своему продюсеру.

– Это ты у меня спрашиваешь?! По-моему, мой друг, все складывается как нельзя лучше! У тебя сейчас идеальные условия для творчества, ты живешь в лесу, в тишине, тебе никто не мешает, вокруг тебя не крутятся все эти бабы, да и твоя жена, по-моему, тебе больше не докучает, так? Думаю, до лета у тебя еще куча времени, ты все успеешь. К тому же условия – великолепные! – и Лева выкрикнул в трубку сумму обещанного гонорара. – Это разовая выплата, плюс, как ты понимаешь, проценты от проката фильма и телевизионного показа. Понятное дело, что и все остальное, связанное с использованием твоей музыки, будет под моим строжайшим контролем.

Герман вдруг подумал, что этот звонок Левы не случаен, как и не случайно вообще все, что делается и происходит вокруг него. В последнее время он, сгорая от стыда перед самим собой, жил в полной творческой пустоте, в пустыне, и вот ему предлагают работу, и какую! Музыку к экранизации Бунина! Судя по бюджету, планируется роскошный проект, и надо быть круглым идиотом, чтобы от него отказаться. А что, если именно Бунин и пробудит его от спячки и вольет в него новые силы?

Он на какой-то миг зажмурился, представляя себе широкий экран и заставку – длинная, утонувшая в молоке тумана аллея и белый, призрачный дом с балконом, на котором стоит главная героиня. Или, предположим, Митя из «Митиной любви»… с пистолетом у виска.

– Да, кстати, я вспомнил, – услышал он в трубке Левин голос. – В основе сюжета – повесть Бунина «Митина любовь».

И вновь Герману стало не по себе, как в тот миг, когда ему казалось, что Нина угадывает его мысли.

– Хорошо, Лева, присылай мне проект контракта, я почитаю.

– Но потом тебе все равно придется приехать в Москву, надеюсь, ты это понимаешь? Коровин должен обсудить с тобой концепцию фильма, – захохотал ему в ухо Рубин. – За водочкой и поговорите!

– Лева, прекрати издеваться. Я все понял и, когда понадобится, приеду.

– А ты там не скучаешь? Или, может, тебе что-нибудь нужно? – не унимался Лева.

– Да, нужно. Побыть одному, почитать на досуге.

– На досуге?! Ха-ха-ха! Уж этого-то добра у тебя – вагон! Почитай-почитай Бунина, глядишь, проймет тебя до пяток! Я, честно говоря, после разговора с Коровиным сам открыл Бунина, полистал. Кстати, «Митину любовь». Многое вспомнилось. Подумал, что мы как-то неправильно живем. Несемся куда-то, как шальные… Людей вокруг себя не видим. Их беды и страдания. Больше того, мы словно привыкли к чужим страданиям, и они нас больше не трогают.

– Лева!

– Я серьезно. Вот, к примеру, у меня за стеной одна семья живет. Вернее, не семья, а так – обрубок семьи. Какая-то женщина, я ее даже никогда не видел, постоянно орет на свою больную мать. А у матери, судя по всему, склероз, и она ничего не помнит. И дочь так орет на нее, так выражается, что у меня стены дрожат! Она унижает ее такими словами, что мне все время хочется вычислить эту квартиру. Понимаешь, они не в нашем подъезде живут, а в пристройке. Словом, я никогда, повторяю, никогда не видел эту грымзу. У нее низкий прокуренный голос, и я представляю ее себе какой-нибудь начальницей. Голос, помимо того что прокуренный, еще и властный и какой-то… опасный. Словом, не хотелось бы мне пересечься с ней по жизни! Я не из слабаков и не из нервных типов, но мне кажется, что если я увижу ее, то и сам наговорю ей много всякого-разного. Знаешь, я думаю, что она специально роняет инвалидную коляску, в которой передвигается по квартире ее мать, может, она даже бьет мамашу, потому что старуха потом, после этого страшного грохота и шума, потихоньку скулит.

– Ты серьезно?! – Герман был потрясен представшей в его воображении картиной. – Почему же ты до сих пор не узнал номер этой квартиры, не поговорил с этой бабой, не вызвал милицию, наконец? Или записал бы весь этот шум и оскорбления на диктофон!

– Когда-нибудь я это непременно сделаю, да, сделаю. И я бы уже давно так поступил, да только чувствую, что окунусь при этом в такую человеческую вонь, в такую помойку! Я имею в виду отношения между этими бабами. А мне сейчас нельзя испытывать негативные эмоции. У меня много работы, я прихожу домой поздно, подолгу лежу в ванне, обдумывая свои дела, а потом – в постель… Представляешь, у меня нет даже любовницы!

– А Лиля?

– Она хочет замуж, понимаешь? А какой из меня семьянин? Я не умею жить вдвоем с кем-то. И тем более втроем.

– Но тебе уже пятьдесят!

– Ну и что? Вот ты женился рано, у тебя была семья, жена-красавица, Вероника твоя. Почему ты с ней не остался?

– Она требовала к себе внимания, а я писал музыку.