Звезды в моих руках

– Тварь неблагодарная! – мать бросает кружку, которую я вручную разрисовывал несколько суток, чтобы ей понравилась уникальность подарка, на пол. Она не бьется полностью, лишь ручка отскакивает и отъезжает по линолеуму. – Предатель. Такой же, как твой отец. Ничего нормально сделать не можешь!

Тут мать оседает на стул и громко надсадно рыдает. Ее руки то висят как у манекена, то подлетают к лицу и закрывают размазавшуюся косметику. Она бизнесвумен, но каждый раз перед тем, как устроить истерику, красится дешевой помадой, дурацкими тенями и подсохшей тушью. Она делает это умело, никто не заметит, кроме меня. Моя мать – истеричка.

Я беру в ванной совок и веник, возвращаюсь и собираю мусор. Она обожает кухонные наборы: сервизы, чайники, кружки, стаканы – все, что можно разбить. Однажды я купил пластиковые стаканчики, за что немедленно был наказан и простоял в углу пять часов. Мочевой пузырь едва не лопнул.

– Сил моих нет на тебя смотреть, – всхлипывает мать. Я исподлобья оглядываю ее. Смотрит на меня сквозь растопыренные пальцы. Сложно отказать человеку, которому ты обязан всем. – Убери этот бардак и скройся в своей комнате. Не выходи оттуда, пока я не позову.

Я поднимаюсь, поворачиваюсь. Она щелкает пальцами, я вздрагиваю.

– Погоди-ка… Ты приготовил мне еду?

– Да, – легко киваю на холодильник, – там спагетти с…

– Избавься от мусора и разогрей мне ужин, – мать вытирает размазанную косметику салфеткой и смотрит на меня темно-серыми глазами. – Чтобы, когда я вернусь из ванной тут стояла горячая еда, а тебя не было. Понял?

Я киваю. Она проходит мимо и захлопывает дверь ванной передо мной. Для таких случаев у меня в ящике стола лежит пачка мусорных пакетов. Я сбрасываю осколки в один, затягиваю узел и выхожу на лестничную площадку. Кидаю мешок в мусоропровод, возвращаюсь обратно и мою на кухне руки. Разогреваю для матери ужин, расставляю столовые приборы, достаю из холодильника наполовину опустошенную бутылку вина. Сегодня оно ей понадобится. Закончив с оформлением стола и разливом алкоголя, я исчезаю в своей комнате и закрываю дверь. Когда-то на ней был шпингалет, но мать от него избавилась. Ей нужно знать, чем я занимаюсь, и плевала она на мое личное пространство. По ее мнению, я лоботряс, а по моему собственному я… Не знаю, кто я.

* * *

– Осанкин, чё спишь? Играй уже в команде! – рявкает тренер.

Я трясу головой, часто моргаю. Свет настенных ламп слепит. Я всю ночь ворочался и смог заснуть только под утро. Кое-как пережил утренние занятия, а теперь должен выложиться по полной, чтобы моя баскетбольная команда не продула.

Я веду мяч по полю, вижу открывшегося игрока и пасую ему. Эта игра тренировочная, можно схалтурить. Я потрачу меньше сил, а тренер будет думать, что я командный игрок. Они все понятия не имеют, как я их ненавижу.

– Жора, аккура… – слышу крик, поворачиваюсь и мяч попадает мне в ногу.

От неожиданности спотыкаюсь и падаю на спину. Мир перед глазами расплывается красными пульсирующими пятнами. Дребезжит свисток – тренер объявляет тайм-аут.

Меня поднимают ребята из команды, они же усаживают на скамью. Кто-то прикладывает к моей ноге пакет со льдом. Я дезориентирован.

– Жора, ты как?

– Блин, куда смотрел-то, Осанкин?

Они все болтают, беспокоятся, а я так хочу, чтобы никого из них не было рядом. Пусть они все исчезнут, провалятся или сдохнут. Мне все равно.

– Тебя заменит Лопатин, – тренер хлопает меня по плечу, – сходи в медпункт и вали домой. Ты мне на передовой нужен на настоящем матче. Слышишь меня?

Я мычу что-то неразборчивое, поднимаюсь, пошатываясь.

– Жилин, сопроводи его, – говорит тренер за моей спиной.

Колька Жилин – мой главный соперник. Когда надо, мы играем слаженно, но обычно он кидает в меня мяч.

– Ну че, неудачник, пойдем, – Жилин берет меня под руку и тащит к выходу из спортзала. Впереди лестница, при каждом шаге нога болит.

– Отвали, сам дойду.

– Нет уж. Раз тренер мне тебя поручил, я его не подведу, – он с силой сжимает мое плечо. Я стискиваю зубы, не меняясь в лице. – Ты, Жора, слишком много о себе думаешь. Тебя половина команды терпеть не может, другая половина поддержит первую, если встанет вопрос о том, чтобы тебя выперли. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я молчу. Мне плевать на его угрозы, но если меня выпрут, у матери случится очередная истерика, а они у нее никогда хорошо не заканчиваются. Поэтому я натягиваю на лицо дурашливую улыбку:

– Брось, Жилин. Я просто не хотел тебя напрягать. Сам ведь говоришь, что у всех от меня проблемы.

– Рад, что ты это понимаешь, – он тащит меня к медпункту и отпускает только у самой двери. – Когда тренер спросит тебя, хорошо ли я помогаю, не сболтни ему чего-нибудь лишнего. Понял меня?

– Хорошо, – говорю я.

Гребаный придурок.

* * *

Я часто слышу жалобы одноклассников на родителей. Одним не дают карманные деньги, вторых не отпускают на вечеринки, третьим запрещают ходить на свидания. Их проблемы ничего не стоят. Не думаю, что кто-либо из них таскал на себе пьяных матерей, оттирал за ними блевоту в прихожей и в подъезде, или извинялся за «доставленные неудобства».