Звезды в озере

— Сукин сын!.. Ну, вот скажите, поручик, что же еще могло получиться, если в армии были такие офицеры? Бандиты, говорит… Да и вы тоже хороши! Ни один не решился ему в башку пальнуть… Нуте-ка, поручик, оторвите рукав от моей рубашки, надо перевязать. Что, грязная? Плевать! Я ни в какие заражения не верю, у меня кровь здоровая. Заражение только у дохляков бывает. Ишь, как прострелил, навылет. Ну вот, теперь все в порядке. Можно ехать.

В угрюмом молчании двигались они по шоссе. Один из полицейских сел на телегу и взял вожжи. Забельский ехал шагом. Он смотрел в землю, на мелкую пыль, в которую глубоко погружались лошадиные копыта. За ним шлепали остальные — медленно, с опущенными головами.

— Да что мы, словно за гробом тащимся, — обозлился, наконец, Габриельский. — А ну-ка, подгоняйте! Сейчас в сторонке должна быть деревня.

Забельский не ответил, никто не шевельнулся. Помещик пощупал свою раненую руку и поморщился.

— А вы тоже… Кой черт вас заставил удирать оттуда? Раз начали, надо было и кончать. И с этими фармазонами тоже навести порядок. Нашелся защитник у хамов, не угодно ли!.. А еще поручик…

По-прежнему никто не отзывался. Габриельский беспокойно ворочался на снопе соломы, который служил ему сидением.

— Господин поручик!

— Что?

— Вы бы хоть поближе ко мне держались. А то все молчите…

Забельский пожал плечами. К нему подъехал Войдыга.

— Тут сейчас лесок и вода. Может, стоянку сделаем?

— Можно, — глухим голосом ответил поручик.

Лес был уже полон опавшими листьями, но кое-где еще зеленел по-летнему. Пахло солнцем и землей. Они расположились на небольшой полянке под деревьями. Забельский лег на траву и стал смотреть в небо. Войдыга оглянулся было на него, но потом махнул рукой и сам отдал распоряжение.

— Ну, ребята, в деревню. Разузнайте, как там. Может, какая жратва найдется.

Охотники тотчас вызвались. Габриельский с трудом слез с телеги и, сопя, подошел к поручику.

— А вы что разлеглись, как девка перед кавалером? Настроеньице испортилось, что ли?

— Оставьте меня в покое, — огрызнулся поручик.

— Могу и оставить в покое, отчего же…

Он пожал плечами и направился к кучке полицейских, которые всегда держались особняком. Он присел к ним и заговорил, время от времени поглядывая на Забельского.

Вскоре вернулись из деревни солдаты. Они принесли поесть и рассказали новости. Забельский слушал, опершись на локоть.

— В деревне говорили…

— А деревня украинская? — вмешался помещик.

— Ага, украинцы. Болтают, будто большевики уже всюду главными трактами прошли.

— Как это так? — встревожился Габриельский.

— А вот, по главным трактам идут, на города, быстро идут… сразу по нескольким дорогам.

— Значит, как же? — удивился Войдыга. — Значит, они и впереди нас?

— Наверняка.

— Э, откуда это хамам знать, — раздраженно перебил помещик, но никто его не поддержал.

Солдаты тревожно поглядывали друг на друга. Габриельский прикладывал здоровую руку к повязке и морщился. Забельский тупо уставился на траву.

— Ну, так что же? — спросил, наконец, помещик.

— Ничего, — пробормотал Забельский. — Раздели хлеб, Войдыга.

Капрал прямо руками разламывал ковригу и раздавал солдатам большие черные куски. Они ели жадно. Габриельский махнул рукой на еду.

— Эх…

Один из полицейских сел, обхватив руками колени.

— Если большевики идут по трактам, надо обдумать.

— Что ты будешь обдумывать? — проворчал поручик. — Они идут с востока на запад — значит, можно двигаться только параллельно их маршу. Ну и куда ты пойдешь? К немцам?

— А хоть бы и к немцам, — неуверенно пробормотал полицейский.

— Только можно ли пройти? — вмешался с набитым ртом Войдыга.

— И пройти можно, и все можно, — вспыхнул Габриельский. — Но не так, как мы теперь тащимся! Раздумья, сентиментальные настроения… Можно вдоль их пути, если это правда, что они идут, — а можно и обратно повернуть…

— Ага, — насмешливо заметил Забельский. — В те деревни, которые мы сожгли? Там нас встретят, — особенно, если большевики уже пришли. С хлебом-солью нам навстречу выйдут.

— Я вижу, вы, поручик, жалеете… Лучше было сразу дать себя зарезать… А эти хамы умеют кишки из брюха выпускать, да как еще умеют! У них практика еще со времен Железняка и Гонты… [1]

— А теперь они вам кишки не выпустят, когда мы сожгли несколько деревень?

Габриельский побагровел.

— Я вообще жалею, что связался с вами! Мне показалось, что вы человек, а вы такой же слизняк, как и прочие! Вы сами согласились, пошли — и вот на тебе! Претензии! Да что, я один поджигал или ваши люди жгли, а? Это тот фармазон вас так смутил, что ли?

— Чего тут ссориться! — вмешался Войдыга. — Нужно думать, как дальше быть. А об этих большевиках, может, еще неправда.

— Все говорят, — возмутился солдат, принесший хлеб из деревни. — В местечке видели.

— Мало ли что видели, — упирался Габриельский. — А впрочем, не так страшен черт, как его малюют. Винтовки у нас есть, прорвемся и через большевиков.

— Только куда? — мрачно спросил Забельский.

— Куда-нибудь! В Румынию, Венгрию, — там наверняка создается армия! А впрочем… хоть и на запад. С культурным человеком всегда можно сговориться, а здесь что? Азия, дикость!