— И как вообще могло случиться, что нам так мало известно об истории земли! Неужели культура древних народов была так низко развита, что они не могли нам оставить какие-либо письмена! — Деккер задумчиво посмотрел на огонек своей сигареты и на поднимающуюся от нее тонкую струйку голубоватого дыма.
Чехии не заставил себя ждать с ответом.
— Никоим образом, дорогой коллега! Дело не в этом! Как историк я вам скажу, почему так случилось. Причин много, и не последнюю роль играют войны. Бешеная фурия войны многое уничтожила, не оставив после себя в ряде случаев ничего, кроме пепла! Вспомните, пожалуйста, о Трое! Шлиман раскопал не менее чем семь лежащих друг над другом разрушенных городов — по утверждениям Дёрпфельда их было даже девять, — но только один из них был гомеровской Троей. Девять раз она возрождалась и вновь разрушалась войнами так, что не оставалось ничего, кроме почерневших от пожаров руин, о которых мы почти ничего не знаем!
— Согласен! Но разве сама природа не стерла многих следов?! Возьмите туже Трою! Ведь Шлиман нашел развалины первого города под пятидесятиметровым слоем земли! Разве землетрясения, извержения вулканов, наводнения и другие стихийные бедствия не внесли своего вклада в это дело?
— Разумеется, внесли! И это, по всей вероятности, относится как к Атлантиде, так и к острову Пасхи. Только обо всех этих стихийных бедствиях наверняка имелись какие-нибудь письмена или зарисовки, которые опять-таки были уничтожены войнами. В этой связи я вспомнил о крупной библиотеке в Александрии, которая погибла в пожаре войны в 48 году до нашей эры. Там хранилась записанная на многих тысячах папирусов вся история древности.
Профессор Деккер продолжал убежденным тоном:
— Человечество нуждается лишь в одном — в мире! Всем народам дорог мир, все народы хотят жить в мире. Только он и в состоянии обеспечить сохранность исторических достижений.
Чехии кивнул в знак согласия:
— Остается только пожелать, чтобы изобретение Тербовена служило в будущем науке. В этом случае, наука сделает небывалый скачок вперед и неизмеримо обогатит наши знания по истории. Естественно, следует опасаться, что определенные группировки попытаются протянуть свои лапы к этому изобретению. И тогда для науки оно, конечно, будет потеряно.
— Будем надеяться, что до этого дело не дойдет! — подытожил профессор Деккер их размышления, собираясь распить с коллегой остатки бургундского.
Чехии, приподняв голову, посмотрел куда-то вдаль и задумчиво, словно разговаривая сам с собой, сказал:
— На одной надежде далеко не уедешь…
Но профессор Деккер поднял рюмку и тем самым вывел Чехина из задумчивости.
— Ну, в таком случае, — за науку! — сказал Деккер, а Чехии добавил: — И за изобретение профессора Тербовена!
8
Сквозь большие окна с двойными рамами — они протянулись от пола и до потолка, занимая всю стену, — падали косые лучи солнца. По всей гавани, до примыкавших к ней небоскребов, теплыми тонами отражался в воде небосвод. Наверху, на головокружительной высоте, среди многих сотен однотипных окон находилось окно, за которым стоял мистер Мак-Кормик и смотрел вниз на движение и суету меж возносящихся к небу стен. Клокочущий и бурлящий шум одного из величайших городов мира здесь почти не был слышен. В помещении, посередине которого красовался необыкновенной величины письменный стол, было до странности тихо.
Кроме письменного стола, в кабинете был небольшой курительный столик с четырьмя креслами и домашний бар.
Человек, стоявший у окна, был среднего роста, на нем обычный костюм, какие висят в любом магазине. Возраст его определить трудно, ясно только, что ему не более шестидесяти. Бросалась в глаза его голова — с широким лицом и лысым черепом. Подбородок резко выдавался вперед, а глаза свидетельствовали о решительности, граничившей с беспощадностью. Но разве знал его кто-нибудь из тех людей, на которых он смотрел сейчас из окна! Лишь очень немногим имя Мак-Кормика что-то говорило, и вряд ли кто знал этого человека, который, наконец, оторвался от окна и спокойно направился к своему необычно выглядевшему столу.
Левая рука человека была парализована и безжизненно свисала вниз. Двигаясь неуклюже и угловато, он уселся в кресло, стоящее у письменного стола полукруглой формы. Этот стол был похож на пульт управления современной радиостудии. Здесь можно было увидеть и пневматическую почту. И лишь большая папка для. бумаг, казалось, была не к месту, на фоне всей этой техники.
Мак-Кормик нажал на одну из кнопок, и на стене, расположенной напротив письменного стола, зажглась большая красочная географическая карта, точнее говоря, экономическая карта с цифрами, свидетельствовавшими о размерах производства, и условными обозначениями угольных и рудных месторождений.