– Ы-ы-ы!
– Не «ы», а команда «Подъём!» – раздается сверху решительный голос Бинка.
Я торопливо отпускаю его ботинок.
– Как спалось? – долетает ехидный вопрос. – Вижу, что хорошо…
Солнце стояло почти в зените. А значит, пора было двигаться в путь.
Зевая, мы окинули свежим взглядом окрестности.
Нет, всё-таки погорячился поэт. Лучше гор могут быть только… тропинки, ведущие вниз.
Изучив вершину по периметру, мы обнаружили одну такую.
Собственно, вряд ли это можно было назвать тропинкой в прямом смысле. Зато угадывались следы того, что когда-то и кто-то мог перемещаться по этому крутому склону. Царапины на камне, массивное металлическое кольцо, торчавшее из расщелины. А ниже, в особенном рисковом месте, угадывалась даже пару ступенек…
Дима почесал затылок и оптимистично озвучил:
– Суворову было тяжелее.
Мы начали спуск. И оптимизм быстро улетучился.
Чёрт бы побрал всех писателей, красочно излагающих тяготы подъёма к сияющим вершинам! Лучше б написали, как трудно сползти вниз и при этом не свернуть себе шею!
Особенно, когда тело твоё до сих пор ломит после диких погонь и прыжков через нуль-порталы.
Нет, никто не жаловался.
Все помалкивали. И очень аккуратно выискивали следующую точку опоры. Особенно аккуратными были мы с Димой: разбитая обувь – хреновый аксессуар для таких приключений…
Камешек срывается у меня из-под ноги. Летит в пропасть.
Мать вашу!
Легко быть героем с профессиональным альпинистским снаряжением. А у нас даже длинной верёвки нет!
Зато имеются за спиной увесистые «плазмоганы» – с одним-двумя патронами на ствол, абсолютно бесполезные при спуске… Но бросить их – хуже, чем остаться голым.
Может, это иллюзия. Но она придаёт силы. Внизу мы ещё покажем «охотникам», кто здесь дичь!
Конечно, если сумеем спуститься…
– Та-ак, – сказал Бинк.
Остальные молчали.
Сейчас мы стояли на узкой площадке, ниже вершины метров на сто.
Для привала было рановато. И всё-таки его пришлось сделать.
Тропинка закончилась.
Я оглянулся. Справа и слева – отвесная стена. Впереди – карниз, нависающий над обрывом…
Бинк осторожно подполз к самому краю, перегнулся.
Вполголоса выругался. Отполз и встал, отряхиваясь.
– Ну что? – хмуро спросил Дима.
– Ничего… В смысле, ничего хорошего.
Ясно. Тут мы не пройдём – даже если покажем чудеса акробатики, огибая карниз…
Вот хрень!
– Так не бывает, – покачал я головой.
– Сам знаю, – буркнул хоббит.
Тропинка должна куда-то вести. Ну не идиоты же её прокладывали… Рисковать здоровьем, спускаясь с вершины, чтоб оказаться на этом грёбаном козырьке?
Я покосился на единственного местного в нашей компании.
Нух-Бод нервно перебирал копытами. Судя по его виду, понимал он не больше нашего.
А пока спускались – держался довольно уверенно, лихо балансировал на четырёх копытах, почти не помогая себе длинными руками. Изрядный кусок жаркого с вертелом опять болтался у него за спиной, привязанный винтовочными ремнями, – только, по-моему, для хахира это было как пушинка…
– Что скажешь? – спросил я.
Он пожал могучими плечами.
Дима сплюнул:
– В Древней Спарте – была такая суровая планета – всяких уродов швыряли с обрыва. Может, и нам стоит перенять этот красивый обычай?
– Здесь никого не сбрасывали! – торопливо уточнил Нух-Бод. – На Хахире-97 всегда жили очень культурные граждане.
– Тогда какого лешего тропинка упирается в пропасть?
Кентавр мрачно шмыгнул широко разнесёнными ноздрями:
– За тысячу лет многое могло измениться. Особенно здесь.
– Тысячу лет? – нахмурился Бинк. – Этим горам уж точно больше… Опять чёртовы каракули! – Он сердито хлопнул по вырезанным на скале иероглифам. – Ты же местный, вот и прочти, как нам отсюда убраться!
– Я не владею тайным письмом.
– Тогда какой от тебя толк!
– Никто им не владеет уже лет пятьсот. Это очень древняя система – говорят, её использовали для контакта с богами.
– Трумлю в задницу такую систему! От надписей в общественном сортире и то – больше пользы.
– Зачем оскорблять богов, – поёжился Нух-Бод. – Мы явились туда, где нас не ждут, туда, где мы недостойны быть… Нельзя что-то требовать. Надо умолять…
– Умолять?! – взвился хоббит. – Ах ты, чёртов святоша!
Жгучим взглядом Бинк обвёл уже ненавистные горы. И в сердцах врезал кулаком по письменам на камне: