Звёздные крылья

— Если не ошибаюсь, — человек сделал паузу, как бы что-то вспоминая… — товарищ Берг?

Любовь Викторовна казалась искренне удивленной.

— Вот не ожидала встретить вас здесь, — Берг произнесла эти слова сердечно и приветливо, и в сердце Гучко сразу шевельнулась ревность.

— Да. Встреча неожиданная, что и говорить. — Незнакомец произнес эти слова, приятно играя красивым низким голосом. — Давно вы здесь?

— Месяца полтора. А вы?

— Приблизительно столько же.

— И все на той же работе?

— На той же, — ответил он и, помолчав, добавил: — Заведую складом на первом участке. А вы тоже до сих пор ire сменили работу?

— Нет, мне трудно ее сменить. Все проектирую да рассчитываю.

— Разрешите зайти к вам, вспомнить знакомых, посплетничать? — спросил незнакомец.

— Да, конечно, — быстро, как бы испугавшись, согласилась Берг. — Заходите на работу, домой неудобно, я не одна живу. Работаю я в проектном бюро. Буду очень рада вас видеть.

С этими словами она протянула ему руку. Человек пожал ее и почтительно поклонился.

— Простите мне эту маленькую задержку, — сказала Берг, поспешив к стоявшему в стороне Гучко. — Я встретила старого знакомого. Мы вместе работали в Сталинграде. Я не видела его уже несколько лет. Какие все-таки странные встречи бывают на белом свете.

Гучко снова взял Любовь Викторовну под руку, но настроение у него было уже испорчено. Берг это заметила. Двух-трех улыбок и немного более ласковых, чем обычно, взглядов оказалось совершенно достаточно, чтобы развеселить Гучко, а первая же рюмка в веселом обществе окончательно смыла следы подозрений о возможном сопернике.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Разрезая морозный зимний воздух, машина мчалась по шоссе туда, где на горизонте неясно вырисовывалось зарево. Соколова и Полоз сидели рядом.

Быстро пронеслись мимо заснеженные поля, и автомобиль въехал в город. После густой темноты степной ночи слишком яркими выглядели залитые светом улицы и огни витрин. Так бывает, когда стоишь ночью у окна вагона и мимо тебя проносятся освещенные окна встречного поезда.

Машина скользнула заторможенными колесами по асфальту и остановилась у входа в театр.

— Приехали, — сказал Полоз, открыл дверцу и вышел.

Фойе встретило Соколову и Полоза сдержанным гулом

большой толпы, непринужденными приветствиями знакомых и заинтересованными взглядами. Идя к своим местам в партере, они невольно обращали на себя всеобщее внимание, что несколько смущало непосредственного Полоза. Несколько минут прошло в неловком молчании. Потом прозвучал удар гонга, свет стал медленно гаснуть, и тяжелый бархатный занавес пополз в стороны, открывая сцену. Спектакль начался.

Шла пьеса, хорошо известная во всех уголках Советского Союза. История проходила перед глазами зрителей. Суровые моряки Черноморского флота топили собственные корабли, выполняя приказ партии не отдавать эскадру врагу. Спектакль захватывал, заставлял забывать все окружающее. Существовали только чувства, суровые и трагические чувства моряков.

Соколова и Полоз выходили в антрактах в фойе, гуляли по длинным коридорам и разговаривали мало, углубленные в свои мысли. Занятые работой, они редко могли себе позволить такое развлечение, как театр. Поэтому каждая поездка в город становилась чем-то значительным, обостряла мысли, заставляла внимательнее относиться к себе и к друзьям.

Началась последняя картина, самая выразительная во всем спектакле: моряки моют свой корабль, чтобы чистым отдать его морю. Эта молчаливая сцена глубоко волновала зрителей. Полоз сидел неподвижно и вдруг почувствовал, как тонкая пелена застилает ему глаза.

Но вот исчезли линкоры, и черный силуэт последнего эсминца поглотили сверкающие солнечные зайчики на поверхности воды.

Полоз вздохнул и поглядел на Соколову. В зале прозвучали последние слова команды. Моряки двинулись в далекий путь, неся возле сердца флаги своих боевых кораблей; занавес медленно опустился.

В зале вспыхнул свет. Полоз, поддерживая Соколову под руку, прошел с ней к вешалке. Машина ждала у подъезда театра. Через пять минут их поглотила темнота ночи.

Некоторое время Соколова и Полоз молчали. Образы драмы все еще жили в воображении. Трагическое мужество моряков вызывало глубокое волнение.

— Я думаю, — нарушила тишину Соколова, — очень страшно уничтожать машины. Это напоминает убийство беззащитного доверчивого существа. Нужно обладать неимоверной силой воли и чувством долга, чтобы решиться на это. Я так хорошо понимала колебания Гайдая, будто была на его месте.

Полоз промолчал, но про себя отметил, что мысли его полностью совпадают с тем, что сказала Соколова. Беседа продолжалась, и между собеседниками неожиданно установилось взаимное понимание. Казалось, и не нужно заканчивать мысль, чтобы тебя целиком поняли.

Машина въехала на пригорок. Вдали замелькали огни строительства, и разговор оборвался. Огни приближались. Они пролетали мимо яркими вспышками, порой сплетались в причудливые созвездия. Автомобиль, круто свернув и подняв тучу сухого снега, остановился.