2–1В помедлил, поиграв в уме с мыслью возразить, но потом удалился, оскорблённо пощёлкивая. Захара проводила его взглядом – неуклюжие ноги с несоразмерно большими ступнями прошли между рядами коек, стоявших вдоль палаты с обеих сторон. Только половина мест была занята, но и этого ей было много. Как главному врачу на «Чистилище», Захаре было прекрасно известно, что многие её пациенты симулировали болезни, продлевая своё пребывание в медсанчасти, чтобы не возвращаться в «Общее поселение». Однако путешествие было не из коротких, и запасы подходили к концу. Даже с 2–1В перспектива по–настоящему экстремальной медицинской ситуации…
– Вы в порядке, доктор?
Опустив глаза, она поняла, что деваронец наблюдал за ней со своей койки, беззаботно поигрывая сломанным рогом.
– Что?
– Вы в порядке? Вы что–то немного… ну, не знаю…
– Я в порядке, Гат, спасибо.
– Эй, – заключённый посмотрел в след ушедшему дроиду–хирургу. – Это ведро с болтами на мне потом не оторвётся, как вы думаете?
– Ты это о Мусоре? – она улыбнулась. – Поверь, он просто воплощение научной непредвзятости. Просто расскажи ему о каком–нибудь неясном симптоме, и он уже не отойдёт от тебя.
– Вы действительно думаете, что мы почти прилетели?
– Не знаю, – пожала плечами она. – Ты же понимаешь, как всё происходит. Никто мне ничего не рассказывает.
– Ага, – деваронец покачал головой и хихикнул.
На борту баржи ходило несколько прибауток, пользовавшихся у «Общего поселения» неувядающей популярностью. «Уже прибыли?», «Они считают, это можно есть?» были самыми любимыми, но «Никто мне ничего не рассказывает» – не менее. За несколько месяцев работы Захара тоже стала пользоваться этими присказками к вящему неудовольствию начальника тюрьмы и надзирателей, многие из которых мнили себя представителями высшей расы.
Захаре было прекрасно известно, что о ней говорили. Стражники даже не пытались ничего утаивать: после долгого пребывания в медсанчасти среди грязи и дроидов богатенькая девушка настолько привыкла к своему окружению, что стала предпочитать общество заключённых и лекарств своим товарищам: офицерам и штурмовикам. А после того случая две недели назад большинство стражников вообще перестало с ней общаться. Впрочем, она их не винила. Они держались закрыто от других и подчинялись некоей общей идее, которую она находила тошнотворной.
Даже заключённые, с которыми она общалась ежедневно, заметили, что она всё больше и больше готовит Мусора, не как помощника, а больше как замену себе. Хотя официального ответа от начальника тюрьмы всё не поступало, она думала, что её отставка принята.
Ведь она зашла в его кабинет и бросила рапорт прямо ему на стол.
Она больше не могла здесь работать.
Только не после случая с Воном Лонго.
Возьмите девушку из состоятельной семьи кореллийских финансистов и скажите ей, что она ни в чём не будет знать себе отказа. Отправьте её в лучшую школу со словами, что место в межгалактическом банковском клане уже ждёт, а ей остаётся только не мешать своей судьбе. Утирайте ей нос, прививайте высокие ценности политики, культуры, воспитывайте в ней хорошие манеры и не заостряйте внимания на том, что остальные 99% жителей галактики по сравнению с ней испытывают голод, страдают от болезней и вообще не знают, что такое образование. Проникнитесь волей Империи с её своеобразным отрицанием всякой дипломатичности и постарайтесь не замечать крепнущих и удушающих объятий Лорда Вейдера.
А теперь пропустим пятнадцать лет. Эта девушка, теперь уже женщина, решает отправиться на Риннал, чтобы заняться изучением (кто бы мог подумать!) медицины – самой грязной из всех наук, которую лучше оставить дроидам из–за обилия крови, гноя и заразы. Вряд ли её родители мечтали о таком выборе, однако было решено не чинить ей препятствий в надежде, что это лишь юношеский максимализм, и вскоре юная Захара вновь займёт своё место за семейным столом. В конце концов, она ещё молодая, у неё полно времени.
Однако всё вышло совсем по–другому. После двух лет учёбы на Риннале в жизни Захары появляется хирург в два раза старше неё, с морщинами на лице, побывавший в сотнях гуманитарных миссий за пределами планет Ядра. Он и открывает ей глаза на истинное положение вещей в окружающей её галактике. Обречённый роман завершается достаточно предсказуемо, но и после Захара не может забыть картину, которую ей в красках нарисовал хирург – фреска ужасающей нужды и отчаяния тех, о существовании которых она не имела и понятия. Он рассказывает ей, что бедноты – бесчисленные миллионы, из людей и других рас. Их дети гибнут от недоедания и болезней, а сливки галактического общества наслаждаются напускным неведением. «Можешь с этим жить, – говорит ей хирург в день их последней встречи, – но некоторые не могут».