Звёздный огонь

Хаген и Трисса ничего не видели. Они смотрели друг на друга.

На следующий день кузина ворвалась в его комнату точно ураган и принялась взволнованно расхаживать из угла в угол. Она то и дело останавливалась, как будто желая что-то сказать, – и взмахивала руками растерянно и беспомощно, не в силах произнести ни слова. Хаген отложил книгу, которую лениво листал перед этим, и спросил:

– Что случилось? На тебе лица нет.

– Случилось?! – воскликнула она. – Ох, Заступница… Хаген, скажи, что я сплю!

– Могу ущипнуть, чтобы ты проснулась. – Он пожал плечами. – Только отцу не рассказывай.

– Шутишь? – Трисса чуть было не набросилась на него, словно разъяренная кошка. – Да как ты можешь шутить?!

Кое-как успокоив кузину, готовую от избытка чувств не то разрыдаться, не то расхохотаться, Хаген принялся осторожно выспрашивать, что привело ее в такое возбуждение. Рано утром, когда Трисса пошла на рынок, знакомая торговка рассказала ей, что накануне прибыл имперский фрегат, на борту которого оказался некий Торрэ из клана Скопы – этот магус занимал при дворе скромную должность «советника», но слухи о нем ходили весьма неприятные. Торрэ привез письмо капитана-императора, адресованное лорду Мариусу Фиренце. Правитель соловьев принял странного гостя, и всю ночь в его доме не гас свет, а поутру…

– Они арестовали Тео! – выдавила Трисса и разрыдалась. – Они забрали его! В тюрьму!!! Его обвиняют в государственной измене, Хаген!!!

«В западной части города проживает некий Тео, художник».

Тео… Фиренца?!

Он гладил ее волосы, он сжимал ее холодные пальцы и вытирал ее слезы, не переставая при этом говорить, что произошла ошибка, что лорд не даст в обиду своего родственника, что справедливый суд непременно во всем разберется и оправдает художника, который ни в чем не виноват, – а в голове его все это время пойманной птицей билась одна лишь мысль: «Что же было в том письме?»

Письме, адресованном художнику, но попавшем в руки Пейтона Локка…

Они оба – и сам Хаген, и Трисса – в глубине души понимали, что все его утешительные слова лживы. Правда оказалась простой и жестокой: уже через три дня Тео из клана Фиренца был признан виновным в сговоре с Лайрой Арлини и приговорен к смерти. Когда художника вели на плаху, из толпы зевак вырвался молодой человек и кинулся к приговоренному, но один из стражников ударил его хлыстом. Несчастный осел на мостовую, закрывая лицо руками; сквозь его пальцы сочилась кровь.

Что потом с ним стало, Хаген не узнал – не осмелился узнавать. Но Маркус Фиренца, птенец соловья, больше не нарисовал ни одной картины или фрески, которая сделалась бы известной широкой публике.

– Стечение обстоятельств, – сказал Пейтон в ответ на прямой вопрос племянника. – Всякое случается. Ты тут ни при чем!

Спросить, что было в письме, Хаген так и не решился.

Маленькие лодки, что время от времени следовали за «Невестой ветра», были связаны с нею и с капитаном, но как-то на свой манер – Хаген не понял, в чем тут суть, – и Кристобаль Крейн мог на время передавать их любому члену команды, который становился своего рода навигатором небольшого суденышка. Эта роль выпала Умберто – Хаген не возражал, поскольку не много смыслил в рыбокораблях, даже маленьких, – однако настроение у помощника капитана ничуть не улучшилось.

– Ну и отвратительная у тебя рожа… – проговорил он, сидя на корме и всем своим видом выражая презрение к напарнику – глубокое, как Меррский котел. – Я взял тебя с собой, потому что капитан приказал, но будь моя воля…

– …лежать бы мне на дне с камнем на шее, – перебил Хаген, устало вздохнув. – Ты повторяешься. Я-то рожу могу и поменять, а вот с твоим небогатым воображением, боюсь, ничего сделать не удастся.

Молодой моряк пробормотал какое-то ругательство, но пересмешник его уже не слушал. Он почему-то вновь вспомнил о той, с кем провел ночь перед отплытием из Каамы, и удивился собственному спокойствию. Если его догадка верна, если Мара – не наваждение, которое наслала Меррская мать, то…

«Зачем Ты меня выбрала? Зачем я Тебе понадобился?»

Нет ответа.

– Эй, оборотень! Глянь-ка вон туда!

Хаген так и сделал.

Там, куда указывал Умберто, берег утопал в густых зарослях, которые выглядели слегка угрожающе, но ничем особенным не отличались. Хаген уже хотел об этом сказать вслух, как вдруг заметил посреди листвы кое-что и впрямь весьма неожиданное.

Причал.

– Я так понял, эта часть острова считается необитаемой… – негромко проговорил пересмешник. Его спутник многозначительно ухмыльнулся. – Будь мы во владениях капитана-императора, я бы решил, что вижу тайную гавань контрабандистов. Но это Окраина, какая тут контрабанда? Что ж, надо проверить, кто там живет.