Звёздный огонь

Бело-розовые лепестки цветущей вишни безжалостным ветром уносит в море. Над зеленеющими садами Фиренцы разливается красно-золотое сияние – не первое поколение художников тщится передать его красоту на холсте. Закаты в Фиренце не похожи друг на друга, они таят особенную, неизъяснимую прелесть, как будто пропитывая волшебством все, к чему прикасаются лучи солнца, обреченного на вечный круг смерти и возрождения.

Хаген в старом саду один, и теперь ему вовсе не пятнадцать лет. Сад остался прежним, а сам он изменился, и тупая боль в израненном теле безжалостно об этом напоминает. Боль не дает обмануть себя и притвориться, что мира за пределами этого маленького рая нет и не было никогда.

Где-то далеко слышатся звуки битвы, и если прикрыть глаза, то можно даже кое-что увидеть: вот сталкиваются бортами два фрегата, две команды начинают сражение не на жизнь, а на смерть… Знакомые лица? Да, они есть. Женщина в мужском костюме сражается бок о бок со светловолосым мужчиной, который отчего-то кажется Хагену неловким. Он с трудом парирует удары, все чаще отступает. Его соратница бьется не хуже разъяренной кошки, но ей не дано вершить чудеса.

Вот светловолосый падает…

Другой корабль, черный как смоль, внезапно содрогается от удара, который наносит таран. Противник появляется из-под воды: огромное существо, похожее на кархадона, поднимает мачты и превращается во фрегат с зелеными парусами. На палубу выбегают матросы, и среди них сразу два крылатых силуэта – черный и алый, огненный.

Те, кто выживут, запомнят эту ночь надолго.

Он не из их числа…

– Эй! – раздается за спиной знакомый голос. Хаген хочет обернуться, но тонкая рука с изящными пальцами ложится на его плечо, заставляя смотреть прямо на солнце. – Зачем ты это сделал?

– Трисса, я… – Он теряется, не может подобрать слова. – Я… прости меня.

– Простить? – удивленно переспрашивает она. – За что?

Вихрем проносится сквозь сознание та ночь, когда он оказался слишком уж хорошим учеником Пейтона и потерял самое дорогое, что только сумел обрести за свою никчемную жизнь, растраченную на исполнение чужих желаний, – и горе прорывается наружу, словно лопается нарыв. Хаген начинает говорить – сбивчиво, бессвязно, – и не может остановиться, а Трисса слушает его, не перебивая.

– Я любила тебя, – произносит она в конце концов, когда он замолкает. – И ни о чем не жалею. За что мне тебя прощать? За случай, над которым у тебя не было власти?

И внезапно Хаген понимает, за что.

– Я не узнал тебя. Я обещал, что узна́ю… Прости.

Трисса убирает руку с его плеча, молчаливо разрешая обернуться, но он слишком долго смотрел на солнце, поэтому не может разглядеть ее лица – оно все время меняется. На мгновение из глубин памяти всплывает другое имя – Мара? – но потом он вновь видит перед собой именно ту, кого хочет видеть. Перед глазами танцуют разноцветные пятна, под веками жжет песок, и прощальный горько-сладкий поцелуй длится целую вечность.

Впрочем, теперь ему некуда торопиться.

^– Эй!

Он открыл глаза и увидел над собой небо, по которому легкий ветерок гнал пушистые облака. Где-то на востоке солнце вынырнуло из моря, но не успело еще разгореться как следует – значит, рассвело совсем недавно.

В вышине парила одинокая черная птица.

Безмятежный пейзаж показался Хагену таким неправдоподобным, что он ни на миг не усомнился в собственной смерти. Что ж, выходит, на том свете не так уж и плохо. И даже крабов не видно. Может, врут люди, и не так уж страшен на самом деле Великий Шторм?

– Какие еще крабы? – проворчала Эсме, касаясь его лба прохладной ладонью. – Глупости. Ты живой.

Тут же пришла боль, словно по команде. Болело все – каждый удар сердца отдавался мучительной пульсацией в черепе, ныла каждая мышца и каждая кость, – но особенно сильно болела спина. Ее жгло и дергало, словно открытую рану щедро присыпали солью.

– Эсме? – хрипло проговорил пересмешник, растерянно озираясь. – Что произошло? Где я?

Вместо ответа целительница протянула ему руку и помогла сесть.

Они находились на палубе «Невесты ветра», стоявшей у причала. Повсюду на тюфяках и одеялах лежали раненые. Либо фрегат отмыли от крови и копоти, либо он очистился сам, но запах въелся намертво, и стоило закрыть глаза, как страшная битва начиналась заново. Хаген огляделся: в парусах зияли прорехи, фальшборт местами выглядел не то оплавленным, не то надкусанным, часть кормы все еще дымилась… да и палуба слегка кренилась на правый борт. «Невесте» здорово досталось, понял пересмешник со смесью восторга и ужаса.

Но они выжили.

– Мы п-победили? – спросил он неуверенно, и целительница устало улыбнулась. Ее лицо было желто-серым, осунувшимся, глаза потускнели.

– Смотря что называть победой. Все черные корабли ушли на дно.

– Но как? – изумился Хаген. – Я даже не представляю себе…