— Нет тебе прощения, — улыбнулась она, — мстя моя будет страшна. Вот поздоровеешь и станешь отрабатывать в постели по полной! И не отлынивать!
— Да я в общем-то не возражаю… только вот поздороветь надо. У меня такая гематома слева — дотронуться больно. Как бы трещины в черепе не было.
— Ты не пугай! — нахмурилась девушка. — Мне не хотелось бы остаться тут или где-либо еще одной — без тебя! Будешь отлеживаться, пока не выздоровеешь! Ни шагу отсюда! Я сейчас скажу, чтобы керкары сделали какой-нибудь шалаш, навес. Не дай боже, дождь пойдет — где будем прятаться? Лежи, я сейчас! — Лера наклонилась к Славе и поцеловала его в губы, погладила по плечу. Он похлопал ее по голому бедру и перевел взгляд на пленника, так и сидевшего на пригорке в пяти шагах от них.
Пленник внимательно смотрел на Леру и Славу, переводил взгляд с одного объекта на другой, и на его лице проступало явное удивление. Слава тоже начал рассматривать аборигена. Он отметил, что парень неплохо сложен — довольно пропорциональный, стройный, крепкий, хоть и невысокий. Строение тела ничем не отличается от человеческого — руки, ноги, глаза. Волосы завязаны сзади в хвостик средней длины — сантиметров двадцать, а накрашенные глаза слегка потекли, видимо, краска была не очень стойкой.
Он почему-то напомнил Славе героя из фильма «Пираты Карибского моря» — капитана Джека Воробья. Вначале Вячеслав не мог понять, почему вспомнил этого персонажа, потом догадался: глаза накрашены, как у Джека. Вячеслав хохотнул про себя, тут же скривился от головной боли, и его снова чуть не вытошнило. Успокоившись, продолжил осмотр «языка».
Руки парня были довольно нежные — как женские, хотя и мускулистые. Если руки Славы напоминали больше лопаты — здоровенные ладони, запястья, перевитые венами, предплечья как из перевитых канатов, то этот парнишка больше походил на офисного работника, регулярно посещающего спортзал и поддерживающего себя в хорошей форме. Пояс на его талии был сделан из витых нитей — часть из них оказалась золотыми, часть красными. Возможно, это что-то обозначало.
Больше на парне ничего не имелось — никакой одежды. Самое интересное, что пленник не чувствовал себя от этого ущемленным — казалось, он привык к «обнаженке» и не испытывает ни малейшего неудобства от того, что его разглядывают посторонние. Слава знал некоторые народности на Земле, по понятиям которых, если с мужчины прилюдно содрали штаны и все увидели его зад — он должен был повеситься от стыда. А этот спокойно сидел, время от времени почесывался.
Слава опять осторожненько хмыкнул, улыбнулся. Пленник заметил его улыбку и тоже несмело улыбнулся — похоже, уже освоился в плену, только с опаской поглядывал на керкаров, молчаливыми статуями стоявших рядом, да, как ни странно, на Леру, которая показывала многоножкам, как надо сооружать пионерский шалаш.
Слава удовлетворился осмотром, но не пришел ни к какому выводу. Больше всего этот парень напоминал ему дорогостоящего раба, сбежавшего от хозяев, и притом — совсем недавно. Недавно, потому что с него еще не сошел лоск, приобретенный в богатом доме, даже краска вокруг глаз осталась прежней, только слегка размылась.
Керкар с мкаром и медицинским слизняком появился минут через сорок — попасть в высоко расположенную дырку мембраны было не так просто. Он положил мкара и робота рядом со Славой, и тот, нажав красную кнопочку слизняка, активировал его и посадил себе на голову — на гематому. Слизняк тут же начал ползать, запустил в больное место пучок нитей.
Пленник с ужасом следил за манипуляциями землянина, а когда тот поманил его к себе, замахал руками и попятился. Тогда Слава кивнул керкарам на пленника и приказал тащить его пред свои светлые очи. Потом сел, взял мкара, и когда парня подтащили, посадил «паучка» к нему на затылок. Парень вздрогнул и, подвывая, завис в лапах керкаров, как сломанная кукла.
Через минут десять мкар отпал, сложив лапки, как дохлый жук, и Слава обратился к пленнику на языке зеленых:
— Хватит верещать! Никто тебя не тронет — нам нужна информация, а не твои драгоценные гениталии! Заткнись, тебе говорю! Ну что ты как баба воешь!
— Бабы не воют! — удивленно сказал пленник, как-то сразу перестав ныть. — Им вообще воинским каноном запрещено выражать свои чувства — это считается неприличным. Если только в постели не сдерживаются, но тут другое дело. А так — совсем даже не воют! Вы кто такие, откуда? Что это за чудовища? И вообще — на каком языке я говорю? Как вы меня ему научили?
— Сам ты чудовище, придурок! — граммофонным голосом сказал керкар, стоящий рядом. — Я тебе ползадницы сейчас отхвачу, тогда узнаешь, как воина называть чудовищем! Двуногая дрянь!
— Тише, ты! — на языке керкаров остановил его второй охранник. — Командир-то тоже двуногий, ты оскорбляешь его честь! Он вообще может приказать тебе совершить самоубийство за такие слова! Проси прощения у командира!
— Извини, командир Слава, — виновато сказал первый керкар, — я не хотел обижать всех двуногих. Ты же знаешь, какими бывают двуногие зеленые, вот я и сорвался.