Звёздный Спас

Сколько это длилось – неведомо. Любовь всегда в настоящем. Не имея границ, она забегает и в прошлое, и в будущее. Она вся здесь, сейчас. Она никогда не кончается.

Кеша и Фива проснулись разом. Они проснулись в Кешиной квартире. Внезапный радостный импульс разбудил их.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Радуясь близости, Кеша привлёк Фиву.

Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;

Два сосца твои – как два козленка, двойни серны …

Кеша и Фива, как два встречных потока, соединились и, втягивая друг друга, замедлили свой бег. Их дыхание стало общим.

– Кеша, – спросила Фива, – где наши одежды?

Она вышла из ванной, облачённая в простыню, словно в сари. Влажная и прилипшая к бёдрам ткань не скрывала наготы, а лишь подчёркивала гармоничную точёность тела.

– Фива, ты прекрасна! – прошептал Кеша. – А одежды? Они там.

– Под вечным деревом, – уточнила Фива и приложила руку к его устам. – Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.

Но он не уклонил, и они вновь, как два потока, овладели друг другом.

Между тем, не услышав скрипа шагов на лестнице и под окнами, девчата переполошились. Выбежали на лестницу, во двор. Заставили ухажёров искать, как они говорили, «помолвленных» между поленницами, даже за калитку выглянули. Им казалось, что Фива и Кеша разыгрывают их и прячутся где-то рядом.

Когда же выяснилось, что их нигде нет, вернулись в квартиру и опять прошлись по комнатам.

– Странно, очень странно они повели себя, особенно Фифочка, – то и дело повторяла Агриппина Лобзикова. – Надо же, испарились!

– А ты бы не испарилась, если бы имела такую возможность? – с обычной прямотой спросила Ксения Баклажкина.

– Ну, ты, знаешь, говори, да не заговаривайся, – неожиданно резко одёрнула подругу Агриппина Лобзикова.

Дионис принял слова Ксении Баклажкиной на свой счёт. Стал оправдываться, мол, пусть Сатир подтвердит – они бы уже давно пригласили подруг в гости, но, к сожалению, живут в общежитии «глухонемых», то есть в общежитии СОИС, а у них вход только по пропускам.

Сатир, очевидно в знак подтверждения, буркнул что-то невнятное, но при этом так многозначительно посмотрел на товарища, что тот осёкся и как-то очень неуклюже попытался перевести разговор.

Девчата в момент позабыли о стычке, почувствовали – Дионис проговорился. Стали выпытывать, с каких это пор обычным медикам предоставляется жилплощадь в общежитии СОИС? Конечно, парням льстило вернувшееся к ним внимание, и всё же, как говорится, что-то удерживало их от чистосердечного признания. Они весьма весело лгали, отнекивались, юлили – их неправильно поняли, они действительно живут в общежитии «глухонемых». И именно как медики имеют на это полное право.

– А мы и не претендуем на ваше право. Только не надо принимать нас за дурочек, – строго отрезала Ксения Баклажкина и отрубила: – Сатир, или ты сейчас скажешь всё как есть, или я сделаю выводы не в твою пользу.

Парни переглянулись, и Дионис с плохо скрываемым удовольствием (на этот раз не ему надо выкручиваться) стал увещевать девчонок, чтобы они сменили гнев на милость. Он весьма кстати воспользовался пакетами, оставленными в прихожей. Наполнил фужеры, призвал всех к столу, произнёс примирительный тост. И всё уже наладилось. И шампанское вновь полилось рекой. И вдруг неожиданно Ксения Баклажкина резко отстранилась от празднества.

– Если из-за пропусков СОИС гора не может прийти к Магомету, то пусть Магомет поспешит к горе.

Она встала, подошла к своей кровати и, потянув на себя, попыталась выкатить её из общего ряда. Увы, кровати сцепились. Внимательно посмотрев на Сатира, Ксения сказала, что она вместе с ним переезжает в другую комнату – испаряется. И, не оправдываясь, а как бы подводя итог, заметила, что в ближайшем будущем, кроме Фантомаса, ей ничто не светит. А Сатирчик? «Хоть и плохонький, да свой». Опять внимательно посмотрела на него – правильно ли рассудила?

Сатир, глупо улыбаясь, спешно подтвердил:

– Правильно, Ксюша, очень правильно! (Рывком расцепил кровати.) Никому не возбраняется прямо сейчас «помолвиться».

Все заявления и действия подруги Агриппина Лобзикова, как всегда, сопровождала заливистым смехом. Однако угодливо потворствующее согласие Сатира, с которым он захлопнул за собой дверь, необъяснимо больно задело её. Она умолкла и вдруг заплакала.

Дионис сейчас же приобнял Агриппину, стал утешать. Она, всхлипывая, уткнулась в его плечо.

– Ну что ты, Агра, всё будет хорошо.

– Кто-кто, Виагра? – подражая прямолинейности подруги, переспросила Агриппина, приподняв голову.

– Нет-нет, я сказал – Агра.

– Бог ты мой, какая прелесть! – искренне восхитилась Лобзикова. – Как ты красиво сказал, меня ещё никто так красиво не называл.