Гану было не по себе. Ему очень трудно приходилось. Вот только жалеть его, находясь в моем положении, казалось неестественным.
— Это мышечный релаксатор, Ример. Он используется в медицине при судорожных состояниях. Вызывает временное отключение мускулатуры.
— Как удобно, да? — я усмехнулся. — А знаешь, на моем кораблике ведь тоже не было оружия. Я пожег корабли
— Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.
— Конечно. При таком количестве мирной техники…
Я прошел мимо них в коридор — Таг и Ган отступили, оказавшись за моей спиной.
— Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.
— Ты уже забыл мое имя, Ган?
— Ник, не надо, — попросил Таг. — Ты ведь понимаешь, что ограничен в правах.
— Да, наверное. Куда мне?
— На выход. И к транспортной кабине.
Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачных стен палат, с тщательно заправленными кроватками, мимо огромной, сверкающей белизной операционной, мы вышли в общий коридор, прошли к дверям. Под медным колоколом на входе застыл все тот же маленький мальчик. На меня он уставился почти со священным ужасом.
Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта на входе в интернат…
— Ри… Ник, обещай, что не попытаешься бежать.
— С чего это?
— Я не хочу пугать детей видом оружия.
— Хорошо, — согласился я. — Прячь.
— Я недалеко спрячу, — сообщил Ган.
Вот тут я начал хохотать. Да что же они, до сих пор играют в Регрессоров?
Так мы и покинули Матушкин Свет, трое друзей, один веселящийся, а двое еще обдумывающие шутку…
Мне было немножко жалко, что так и не появилась Катти. Было приятно, что не появился Пер. Где-то у кромки деревьев я оглянулся на здания интерната, и мне показалось, что за мгновенно помутневшим окном на четвертом этаже мелькнула фигура Наставника. Что ж, не будем прощаться.
Обратный путь к кабине показался мне короче. Уже стемнело, и Таг с Ганом старались держаться ближе, нервничали. Ну да, вдруг я рванусь в чащу, спрячусь, и буду ночами пугать детей, оглашая мирный парк воплями и звуками пощечин…
Хорошее слово — пощечина. Придумается же такое. Емко и обидно.
— Ник… — неуверенно сказал Таг за моей спиной. — Ник, ты слышишь меня?
— Да.
— Мы попробуем поставить вопрос о пересмотре решения. Через год, два. Если твое выздоровление пойдет хорошо.
— Что такое санаторий, Таг?
— Место, где лечат асоциальные наклонности.
— А как лечат?
— Я не знаю, Ник.
— Санаторий — он один, на всю Родину?
— Нет, конечно.
— Значит асоциальных — много?
Они долго молчали. Потом Ган сказал:
— Этого мы не знаем, Ник. Это не принято обсуждать.
— Хорошо живете, ребятки.
Кажется, кто-то из них вздохнул.
— Ты был не прав, Ник, — сказал Таг. — Ты поступил очень неправильно. Отвратительно.
— У меня будет время сменить мнение. Или укрепиться в нем. Вы станете меня посещать?
— Я не знаю, возможно ли это, — признался Таг.
— Ладно, захотите, узнаете. Найти-то меня сумеете?
— Твой санаторий называется «Свежий ветер». Мы запомним.
— Приятное название, — согласился я.
Сквозь деревья пробился слабый свет. Кабина мерцала, светился пластик, по нему скользили бледно-сиреневые всполохи.
— Мы любили в детстве приходить сюда, — сказал я. — Спрятаться в кустах, и смотреть на этот свет. И мечтать, что кто-нибудь прибудет в интернат, и с ним можно будет поболтать. Подставить голову под ласковую руку. А может быть, нас захотят навестить родители. Хоть это было бы совершенно нереальным событием.
Тишина за спиной.
— Ты вспомнил? — спросил Таг.
— Нет, ребята. Я знаю, что так было.
— Почему?
— Потому что я больной, асоциальный тип.
Остановившись у кабины я немного полюбовался переливами света. Спросил:
— Ну, какой номер кабины в «Свежем ветре»?
— Там всего одна кабина, — Таг замялся, и неловко добавил: — Ты не сможешь воспользоваться терминалом. У тебя сняты социальные права.
— Тогда давай, работай.
Он прошел к кабине, коснулся активатора. Двери открылись.
— Не будем прощаться? — спросил я.
Ребята молчали.
— Передайте привет Катти, — сказал я. — Скажите, что я сожалею, что так все вышло. Но иначе поступить я не мог.
— Ну почему, почему, Ник? — с мукой в голосе воскликнул Таг.
— Да потому, что подлецов надо бить по морде. Невзирая на последствия.
Было уже совсем темно, и я не увидел их лиц. Вошел в кабину, поднял руку, прощаясь.
Односторонний переход. Санаторий «Свежий ветер».
— Валяй, жестянка, — буркнул я.
Под ногами вспыхнуло, и тьма за кабиной слегка развеялась.
Вот я и прибыл.
…Санаторий так назвали не зря. Ветер здесь был свежий. Даже слишком.
Я стоял по щиколотку в снегу. Ледяная крупка секла лицо. Не очень-то к месту здесь мой костюмчик. Но остается порадоваться, что я не в шортах и рубашечке с коротким рукавом.