Звёзды — холодные игрушки

Административные корпуса были недалеко. Все здесь рядом, в космопортах на других планетах. И все-таки я успел вспотеть, пока добежал по бетонной дорожке к аккуратненьким трехэтажным зданиям. Юркнул в ближайшее — между собой здания соединялись переходами из зеркального стекла, и мучаться больше положенного не стоило. Охранник сочувственно кивнул:

— Жарко?

— Жарко, — подтвердил я.

На этом наша содержательная беседа как-то сама собой затихла. Я пошел по коридорам к госпиталю.

Двенадцатый кабинет был открыт, доносились голоса, хохот. От души сразу отлегло — речь слышалась русская. Постучав по косяку я заглянул.

— А! — врач, невысокий крепыш в зеленом хирургическом костюме выбрался из-за стола. — «Трансаэро»?

— Так точно.

— Да заходи, чего встал!

Он облапил меня, представился:

— Костя! Просто — Костя.

Было ему лет тридцать, а может немного побольше. Жизнерадостность и румянец мешали понять точнее.

— Петя, — буркнул я.

Две медсестры, чинно сидевшие на диванчике у окна, прыснули.

— Месяц земляков не видел! — продолжал шуметь врач. — Когда летишь?

— Через два часа.

— Жалобы есть? — доктор тщетно пытался принять официальный вид. — А, о чем я… Садись.

— Все в порядке, — я достал полетную карту, едва не выронив Эльзино письмо, протянул ее врачу.

— Ты откуда родом?

— Из Москвы.

— У… далеко. А я из Абакана. Так, колись, парень. Сколько сегодня пил?

Похоже, придется признаваться…

— Полкружки пива.

Врач погрозил мне пальцем, взял со стола алкогольный детектор.

— Если больше двух кружек — сегодня никуда не пущу! Дыши!

Я послушно дохнул в раструб.

— Еще раз, — вглядываясь в шкалу потребовал врач.

Я задышал, как спринтер после дистанции.

— Слушай, а может ты кефир пил? — полюбопытствовал врач. — Ну, молодец! Молодец, парень! Наши словно решили поддержать общее мнение — всегда пьянствуют перед стартом!

— Вчера вот… перебрал, — признался я.

— Сколько?

— Три кружки.

Медсестры и врач молчали. Потом доктор опустил приборчик в карман, задумчиво изрек:

— Да, случай интересный… Где твои бумаги?

Он шлепнул на карту печать, расписался, провел над полоской магнитного индикатора перстнем-кодировщиком. Спросил:

— А летаешь давно?

— Два года.

Одна медсестра неуверенно хихикнула, другая начала мне улыбаться.

Очень милая девушка…

— Ты почаще к нам заглядывай, — заметил врач. — Я диссертацию пишу, «Влияние экстремальных экстратерральных условий на поведенческие императивы». Мне нужны самые полярные случаи.

— Как компания решит. Хотя мне тут не очень нравится, — признался я. — Жарко слишком. И местные… совсем уж хмурые.

— А чего им веселиться, у них через неделю сезон коллективной эфтанзии, — хмыкнул доктор. — Личинки дозревают, надо обеспечивать свободные пространства. Ладно… Петя. Счастливо долететь.

— Спасибо, — я начал быстренько отступать к двери.

— Сувениры хоть прихватил? — спросил доктор.

— Конечно, — похлопав по карману кителя сказал я. Медсестры очень неуверенно засмеялись.

— Обязательно заглядывай, Петя, — помолчав сказал врач.

— Хорошо, Костя, — я вышел.

Все, главная проблема снята. Допуск получен.

Я прошел в корпус Контрольного Центра. Там было полно морпехов, пришлось достать пропуск и нести его в руке. Я долго искал свободного диспетчера, наконец какой-то угрюмый парень внес мои данные в компьютер и подписал последние пункты разрешения. Мой челнок уже заправили и проверили, я отдал диспетчеру талоны на две с половиной тонны керосина и подтвердил отсутствие претензий.

Вот теперь совсем все, пожалуй.

До старта оставалось полтора часа. Можно было попросить кар, но я решил прогуляться до челнока пешком. Когда еще сюда попаду?

На Хикси я прилетел с грузом простым и не хлопотным. Картинами. Ну, знаете сами — маленькие такие, пятнадцать на десять сантиметров, в деревянных рамочках и под стеклом. На каждой — клочок моря, деревья на берегу, в небе луна, а по воде — серебристая дорожка. Художники честно старались обеспечить максимальное разнообразие, поэтому кое-где в море мелькали паруса, в небе летели птицы, или луну затягивали облака. В общем-то зря они это делают, зрение хиксоидов куда совершеннее нашего. Им хватает той индивидуальности, которую придает картине выпавший из кисточки волосок или отпечаток пальца на темпере.

Обратно я вез груз еще более незатейливый — пластинки кортризона. Кажется, у хиксоидов они тоже служат украшениями. Но на Земле из пластинок делают самые лучшие бронежилеты и обшивку для новых моделей челноков. Хиксоиды не протестуют, хоть и могли бы воспользоваться Законом о Неправомерном Использовании. Видимо считают, что люди хотят видеть свои корабли более красивыми.

Моя птичка из самых старых, обшита керамикой. Это разработанная еще полсотни лет назад «Спираль», двадцатитонный челнок с небольшим грузовым отсеком. Конечно, он переделан, но внешне — практически не изменился. С Земли «Лапоть» — что поделаешь, форма такая, что прозвище к «Спирали» прилипло навсегда, запускают стареньким, хоть и модернизированным «Протоном». Это ощущения не из приятных. Как говорят: «У чужих приятно взлетать, на Землю приятно садиться».