Звёзды на развес

Почему-то сейчас вспомнила тот день. Хотя Кристине уже восемь месяцев.

Розовощёкая кудрявая дочь тихо сопит в своей кроватке.

Серёжа уже уехал на работу. Успела только быстро поцеловать его перед уходом. Он редко завтракает дома. Профессия не позволяет. Врачи обычно сначала спасают чужой желудок, и только потом – свой. Но я счастлива быть с ним. Он перевернул мои представления о семье и о быте. Оказалось, что это совсем не скучно: варить суп, стирать постельное бельё, переклеивать обои в спальне и менять плитку в ванной.

Дочка проснулась и улыбается мне своими зубами, которые не давали уснуть нам полночи. Требует на своём малышачьем языке то ли завтрак, то ли объятий, толи сразу включить ей мультик. А восьмимесячной крохе сложно что-то объяснять про то, что сначала мы идём в ванну и только потом – на кухню. А что касается мультиков, то мы смотрим их вместе. Я до сих пор в восторге от того, что снимает «Дисней».

Итак, после войны с пюре из брокколи и размазывания его по всей кухне, я собираю Кристину Сергеевну на прогулку. Мама звонит, когда мы уже надели комбинезон и оплакивали необходимость надеть шапку.

– Кася, а почему у тебя дочь слезами заливается? Ты что там, её совсем не кормишь? Я тебе говорила, выкинь ты это своё овощное пюре и корми её нормально, грудью. Ничего, что больно, потерпишь. Решила она грудного ребёнка перевести на пюре. Мы вас в своё время кормили чуть ли не до полутора лет. И только потом в ясли отдавали.

Я молчу.

Маме нужно высказаться.

Ей нужно почувствовать свою значимость. Ей крайне необходимо знать, что без её советов и тёть Катиных пелёнок мы тут просто не справимся, загнёмся и порастём мхом. И тогда мама приедет нас всех спасать. С котлетами в банке.

– Мама, всё хорошо. Кристинка сытая. Я ей и молоко давала, и пюре она поела. Сейчас собираемся гулять, а она не хочет надевать розовую шапку.

– Так предложи ей синюю, с флисовой подкладкой.

Я начинаю рыскать глазами по тумбочке в коридоре.

Дочь перестаёт всхлипывать. Видно, что ей наш процесс сборов уже тоже порядком надоел. И она хочет смотреть на четверолапых «ав-ав» на улице.

Я выхватываю синюю шапку и снайперским движением надеваю на дочку.

Тишина. Улыбается.

Прижимаю телефон к уху. И пытаюсь сама поместиться в куртку.

– Мама, ты гений! Она реально не ревёт, когда я ей синюю одеваю.

– Кася, а ты хоть бы раз меня послушала. У тебя в детстве такая же была. Тёмно-синяя шапочка с вышитыми на ней звёздочками. Это нам бабушка Ульяна прислала из Магадана. Так она в неё ещё завернула гостинцы. Пинеток нам кучу отправила, ползунки, кофточки. Тогда же тяжело было с польским трикотажем. А у них Юра работал на производстве. И зарплату получал вовремя. Не то что твой отец на кафедре. Им тогда только обещаниями платили. И севшим в тридцать лет зрением.

– Мама, а как у папы здоровье? Всё хорошо?

– Да. Колени только шалят. И кашель. Но он курить бросил.

– Молодец. Мам, мы побежим уже. Пока солнце есть.

– Давайте, с богом. Кристиночке привет.

Вот так из маленькой звёздочки я превратилась для мамы в созвездие.

Способное собирать вокруг себя мужа, ребёнка, Ирку, которая родила уже второго, и приходит к нам в гости по выходным. Её Марат редко заезжает, у него несколько точек с цветами по городу. Зато из роддома меня встречали с розами, как на кавказской свадьбе. Мне кажется, что это Ира тогда сказала: «Марат, там Касю с дочкой выписывают. Закажи столько роз, сколько звёзд на небе. И сколько звёзд в море. И столько штук, сколько бы ты раз на мне женился, если бы я уже не была твоей женой. Только, пожалуйста, убери за собой тарелку в раковину».

Короче, у Ирки с Маратом всё хорошо. Павлик и Вероника похожи больше на папу, но Ира не теряет надежды, что у дочки будет модельная внешность, как у неё. Она после колледжа стала работать на ресепшене в отеле, там её заметил какой-то скаут, и Ира ещё пару раз моталась в Европу на съёмки. Конечно, это было уже после того, как открыли границы. После того, как изобрели вакцину от коронавируса.

И после того, как я встретила Серёжу.

Но этому событию нужно посвятить отдельную главу.

Глава 21

Две тысячи двадцать первый год. Я шла по улице злая как собака.

Которую не кормили хорошим кормом. Которую однажды поместили в приют, а она оттуда сбежала. И до сих пор бродит по улицам в поисках корма и счастья.

Счастья мне не хотелось.

Хотелось, чтобы поскорее закончилась пандемия. Чтобы открыли границы. Чтобы Коля перестал сваливаться мне как снег на голову. А ещё хотелось наггетсов, чизкейк с ежевикой и чтобы закончился гололёд в марте.

Это вообще какая-то непривычная погода для Калининграда.

Зимой шёл снег, к марту он всё ещё лежит на клумбах. И если покупаешь сапоги на каблуках, то ноги тебя перестают слушаться. И ты идёшь как пингвин.

Именно такой походкой я и пыталась доковылять от площади Победы до Шевченко. Один раз чуть не шлёпнулась в лужу. А второй раз… Я упала и подвернула лодыжку. И я только теперь знаю, как эта часть ноги называется. После всхлипываний и помощи таксиста я оказалась в травматологии. Серёжа встретил меня прохладно.