Через пять минут из оцепления отозвали Беса и Мишина. К их приходу в голове у Чижова уже сложился вполне логичный план. Правда целиком зависящий от действий исполнителей. Чиж или, как за глаза его звали солдаты — Чижик, сходу задал Бесу, на первый взгляд, идиотский вопрос:
— А скажи-ка мне братец, как будет на твоём языке звучать фраза — «женщины, лежать»?
— Занхо дуруг мегуянг, — вытаращив глаза на майора, ответил Бес, искренне не понимая — к чему это всё.
— Ага! А теперь по буквам!
Бес пожал плечами, опять ничего не поняв, и повторил фразу по буквам, а Чиж, высунув язык, старательно записал фразу русскими буквами прямо на карте. А потом, пошевелив секунд десять губами, срывая голос, заорал во весь майорский голос:
— Занхо дуруг… мегу… ху… мать… Слушай Бес, я ж тебя просил два слова перевести, а у тебя три твоих получилось. Не понял!
— Так надо, товарищ майор, — опустив голову буркнул Оторбай, — я правильно перевёл.
— Ладно тебе, привязался. Говори, что придумал? — нервно посматривая на часы, сказал начразведки.
— У меня тут есть кое-что, — постукал себя по лбу карандашом Чиж. — Предлагаю продумать нюансы вместе. Представляем себе. Вот идёт толпа женщин с детьми в перемежку с духами вверх по сухому ручью. Мы выставляем своих снайперов вот здесь, здесь и здесь, — тыкая в точки на карте острым карандашом, всё больше оживлялся командир разведроты.
— А пулемёты? — спросил Очкинази.
— Пулемёты только на входе и выходе, это на случай, если вдруг духи на откровенный прорыв пойдут. А вот где-то здесь нужно спрятать нашего человека. Его роль ключевая, можно сказать. Духи будут к мирным прижиматься и, для того, чтобы их как-то отделить от баб с ребятишками, этот крикун нам и нужен. Во время прохода женщин он должен из замаскированного места заорать разборчиво вот эти вот слова на тарабарском языке. Извини Бес. Бабы с детьми падают и отползают, а снайпера аккуратно работают. Желательно в голову. Потом дымы и наша атака. Как-то так! — выдал Чиж, отвалившись на капот УАЗа.
— Этому парню нужно «ручник» (ручной пулемёт) дать! Пусть сразу после этих слов над головами длинной очередью духов причешет. Эффект будет, я уверяю! — добавил начальник разведки, обрадованный, что дело сдвинулось с мёртвой точки.
— Он же может и первый дым бросить! — попытался влиться в обсуждение Очкинази.
— Ага. А заодно всех повязать, баб отсортировать и детей сгущёнкой накормить! Очкинази, думать не пробовал? — язвительно спросил главный разведчик, — опытный, смелый парень нужен и с голосом. Только вот покомпактней чем ты Бес. Не должны его заметить раньше времени.
Все невольно посмотрели на квадратного Оторбая. Тот тяжело и разочарованно вздохнул, а потом ляпнул:
— Так можно ямку поглубже выкопать…
Мишин подождал пока начальники проржутся и успокоятся, и спокойно сказал:
— В нашем взводе есть такой. Платон.
— Это тот геройский парень, о котором ты докладывал? — спросил ротный у Очкинази.
— Так точно, думаю прапорщик прав, — ответил взводный.
— Так чего ждём лейтенант? Зовите своего Платона, ему ещё слова учить и ямку копать, — улыбнулся начальник разведки.
Пока Мишин со взводным и ротным ползали по сухому ручью и искали подходящее место для схрона, Платон учил слова. Ещё затемно разведчики проводили Зейнеб к кишлаку. Несколько минут слушали ночь, опасаясь, за малышку. Но было тихо, видно малая не раз пользовалась этим маршрутом. Ей всё подробно объяснили, что она должна рассказать своей маме, а та передать соседям. Во многом от того, как её поймут, зависят их жизни и спасение. Она слушала, облизывая свои сладкие после сгущёнки губки, и понятливо кивала.
Через полтора часа вернулся Мохер с офицерами. Судя по высыхающей глине на их коленях, локтях и животах, отработали парни добросовестно, а сухой ручей не совсем сухой. Они быстро шли к УАЗу, вычерчивая руками по воздуху какие-то схемы и обсуждая на ходу спорные моменты.
— Посадишь его повыше, как решили. Сверху орать лучше и слышнее. Опять же, будет видеть практически всех, — говорил ротный Чижов.
— Я понял! И главное, чтобы наши снайпера хорошо его видели и прикрыли, если, что, — согласно кивал Мишин, счищая ножом глину с камуфляжа.
За два часа до рассвета прапорщик Мишин доставил Платона до места его засады. Место выбрано было коллегиально. Чуть выше основного русла сухого ручья лежал валун, видно когда-то скатившийся с горы и упавший на большой куст ежевики. В этих колючках и должен был с максимальным комфортом расположится Платон с пулемётом. А ещё на него одели бронежилет. «Уползёт, сниму» — подумал Платон, чувствуя себя черепахой-мутантом с панцирем на животе.
— Слова то не забыл? — толкнул в бок прапорщик.
— Забудешь тут с вами! То ротный — повтори, то взводный — повтори…, — яростным шёпотом огрызнулся Лёха, — полиглота нашли.
— Слышь, малой! Зря не рискуй. Если что-то пойдёт не так, лезь в куст, вон в ту ямку и сиди. Там не достанут. И снайпера прикроют, — наставлял прапор, — давай, ни пуха тебе!