Звонкая мелочь времени (сборник)

Машину подогнали прямо к подъезду. Меня Ахмед и Светослава в четыре руки перед этим загримировали под индуса-водителя, каких в последнее время в Торжке появилось немало. Из машины вышел якобы за вещами один индус, а затем вернулся почти такой же, но уже с чемоданами.

Пассажира изображал Кабыздохер и, на мой вкус, изрядно переигрывал – покрикивал на меня, уточнял, знаю ли я Торжок или я из новых, понаехавших, которым нужно показывать дорогу.

Я кивал или мотал головой, осторожно оглядываясь вокруг. В общем-то все «мелкие уголовники» были как на ладони: один торчал из чердака над кофейней «Багратион», двое вроде как пили вино в подворотне неподалеку, еще один прикидывался чистильщиком сапог, но работы своей явно не делал.

В спешке и суете я даже не сразу разглядел, что за чудо мне подогнали – это был «Волхв», но не такой, как у меня, короткобазный и удобный как в пробках, так и в грязи, а удлиненный, рассчитанный на пьяную компанию из десятка человек или привыкшего к роскоши аристократа и его спутников.

Гнать на нем не получилось бы, здесь все словно говорило: «езжай медленно и с достоинством». Мне приходилось водить и грузовые машины, и автобусы, но в таких автомобилях я до сегодняшнего дня катался только в качестве пассажира.

– Слежки нет, – сказал Кабыздохер. – Можно ехать.

Я прекратил кружить и направился к «гостевой» квартире. Внезапно мелькнула мысль о том, что ключей-то мы и не взяли, – но потом я вспомнил, что дверь там можно открыть и голосом. Вот у меня дома – нельзя, в конторе – нельзя, а в гостевой, вроде бы из чисто росского понта, сделали возможность для первых лиц агентства войти, просто пройдя проверку.

Весь этот район был буйным и громким, днем здесь кипела торговля, неподалеку располагалось здание Энергетической биржи, на которой продавались акции и ковались капиталы. Кое-кто из моих родственников, пользуясь нечестно добытой информацией, поигрывал на ней через подставных лиц.

Каюсь, и я в свое время пробовал – но это были неправильные деньги, которые доставались слишком легко и уходили так же, порой грязно и пьяно. А когда я открыл сыскное агентство, вся моя жизнь словно встала на свое место – и пить я стал меньше, и гулять, и траты мои оказались вдруг не такими большими, зато едва ли не за каждый рубль я мог отчитаться.

У парадного входа стоял османский «Паш а», созданный на базе «Лыцаря» из Речи Посполитой. Османы своих машин делать не умели, зато прошедшие через их руки чужие коляски обретали неземной лоск, и многие в Великом Княжестве считали, что именно такими и должны быть автомобили – не только быстрыми и красивыми, но и безумно комфортными и роскошными.

Мы с Кабыздохером закончили спектакль, хотя зрителей и не наблюдалось. Я занес в квартиру чемоданы, он шел сзади и распекал меня за нерадивость, за плохое вождение, за молчаливость и кивание не вовремя.

– Если бы я был твоей женой, удушил бы в первую брачную ночь, – заявил я ему, когда за нами закрылась входная дверь и мы оказались в квартире – четырехкомнатной, с хорошей кухней, небольшим баром и настоящей медной ванной, а не стандартным новоделом.

– Если бы ты был моей женой, мои предки восстали бы из мертвых и первыми удушили бы меня, – ответил Кабыздохер. – Что здесь есть выпить?

Но едва он это сказал, как свет в квартире погас – окна были закрыты тяжелыми портьерами, а потому мгновенно стало очень темно.

Рядом кто-то завозился, потом вскрикнул. Я осторожно отступил к стене и, держась за нее рукой, как можно тише побрел к выходу. В темноте что-то происходило, невнятные шорохи сменялись тихими стонами, вроде как от боли.

И я уже взялся за ручку двери, когда меня огрели по голове чем-то тяжелым.

Очнулся я связанным, в темноте, тесноте и дикой обиде. Меня, одного из князей правящего дома, посмели спеленать и сунуть в какой-то ящик?

Слава богу, я никогда не страдал от клаустрофобии – иначе это заточение превратилось бы в пытку. Первым делом я проверил, насколько хорошо меня спеленали. Кляп не давал задохнуться и отводил слюну, но этим его достоинства исчерпывались. Руки оказались связаны профессионально, ноги тоже. Головой было не пошевелить – я едва-едва мог кивнуть. С ногами случилась та же беда. Была единственная возможность, которую оставили мне похитители, – слегка вихлять бедрами, правда, пользы в этом я не видел совершенно.

Я даже не был способен издать какой-либо звук громче шороха. Некогда Кабыздохер показал мне способ, позволяющий расшевелить веревки на руках, – но, правда, он говорил, что это работает, если хоть чуть-чуть напрячь руки перед тем, как тебя свяжут. А меня пеленали в самом что ни на есть расслабленном состоянии.

Оставалось только ждать. Никогда в жизни мгновения не были такими тягучими и отвратительными. Я начал сочинять дурацкие стишки: