О разнице между «юристами» и «философами» Шурику рассказали на второй день в университете – все студенты принадлежали к одной из двух группировок. Одна состояла большей частью из людей, сознательно вставших на путь преступлений («юристы»), другая («философы») – из всех остальных, в основном бытовушников и политических.
– Па-адъем! – орал по утрам один из «юристов» – в этой комнате не признавали сирену и просыпались за две минуты до нее.
Протест против организованности университетской жизни доходил до того, что «юристы» предпочитали брать лишние часы физподготовки и отрабатывать их заранее.
Зато потом, когда в качестве штрафов им давали сто, сто пятьдесят или полный курс из двухсот часов – они могли просто плюнуть под ноги разъяренному куратору и предъявить зачетку, в которой эти часы уже стояли с записью «досрочно».
С «юристами» старших курсов старались не связываться даже ламинаторы, исполнители наказаний – если обычный студент после пятидесяти плетей из ламинаторской едва выползал, то «юристы» и после сотни выходили с гордо поднятой головой.
В своей среде у них были распространены пари, азартные игры, регулярно происходили крупные ссоры, по слухам, несмотря на специальные добавки в еду, случалось и мужеложество.
– Первак, сколько будет семьдесят два помножить на сто сорок один? – И ему приходилось откладывать собственное задание и перемножать столбиком для ленивого «юриста». Стирать и подшивать белье он отказывался – это поначалу стоило ему сна, нередко он бывал аккуратно бит – подушками и носками с песком.
Но – не подав ни одной жалобы и ни разу не сорвавшись – уже через две недели он стал в кампусе своим.
С оговорками, со скидкой на курс – все-таки первак, но тем не менее. Преподаватели – как правило, прошедшие обучение здесь же – относились к нему совсем неплохо, и через месяц после зачисления на первый курс Шурику предложили сдать общеобразовательный курс экстерном.
Он сдал единый экзамен за одну декаду, благо знаний ему хватало, но ректор перевод не оформил – случай чрезвычайно редкий, – и тогда Шурик впервые оказался в центре студенческого волнения.
Шесть кампусов забаррикадировались изнутри, перекликаясь друг с другом с крыш, часть преподавателей объявила голодовку, требуя объяснений по поводу отказа.
– У нас есть права! – орал с крыши Каток, «юрист» седьмого курса, уже имеющий два диплома – по логике и общей экономической теории. «Юристы» предпочитали получать вначале дополнительное образование, и в этом протестуя против своего обучения. – Они прописаны в уставе университета! У нас есть право на экстернат! Каждый может сдать любую дисциплину досрочно!
– У вас нет прав! – орал ему снизу ректор, а два пристава держали над ним металлический лист во избежание несчастных случаев – студенты вполне могли скинуть сверху стул или даже парту. – Ты у меня сопромат и корпускулярную теорию будешь десять лет сдавать!
– Да плевал я! Мне и здесь неплохо!
За каждую смерть в университете ректор писал длинные объяснительные, а еще время от времени приезжали проверяющие – все как один из бывших студентов, получивших дополнительные дипломы в области права, экономики, психологии, медицины.
Государство видело в студентах свое ценное имущество. Более того, многие, получив хорошее образование, становились референтами и заместителями при реальной власти и, не имея возможности сломать систему в корне, заботились о своих альма-матер как умели.
А умели они по-разному…
У ректора было два варианта. Либо силой принудить бунтующий университет к повиновению – без жертв бы не обошлось, и после ректор на несколько месяцев гарантированно получал бумажную работу, проверки и мелкие пакости от подчиненных. Либо можно было согласиться с условиями студентов и преподавателей – но тогда его авторитет пошатнулся бы, и каждое следующее волнение отнимало бы у него еще по капельке власти до тех пор, пока ректор не стал бы ничего не значащей фигурой, автоматически подписывающей приносимые проректорами документы.
Он искал третий вариант – и с помощью проректора по научной части нашел его. Проректор ненавидел остановки в исследовательском процессе, для него каждый день простоя лабораторий и учебных корпусов был ударом.
Договорились на том, что Шурик пересдаст единый экзамен – при расширенной приемной комиссии. «Юристы» разобрали баррикады, активисты принялись накалывать друг другу перстни «осада», Шурика в восторге хлопали по спине.
Во всем университете студентам и преподавателям выдавали свекольный спирт, все радовались, смеялись, кто-то дебоширил, и дебоширов аккуратно изымали из обращения приставы.
Он завалил экзамен – на истории. Вопрос был по «Восстанию синода» 1746 года, когда епископ Расский объявил об отречении царя, пригрозил гвардии отлучением и назначил синод высшим органом власти.
В том учебнике, который читал Шурик, было написано, что восстание оказалось «преждевременным», что священники «не могли удержать власть» и что «исторически восстание не было обосновано».