Звонкая мелочь времени [сборник]

– Поцелуй меня, что ли? – с некоторым сомнением произнесла маленькая ведьма.

А через минуту лишенный поддержки волшебный туман, рекомендованный к применению лучшим ведьмоведом Ядвигой Биллевич, рассеялся.

Ката совсем про него забыла – потому что Пашка целовался хоть и неумело, но так искренне и вкусно, так по-настоящему, что из головы вылетело все.

– Ну хоть до сокровенного не дошли, и то ладно, – заявила через три часа растрепанной и жутко довольной ведьмочке баба Ядя. – Не слушай меня. Я просто завидую. Перед кем осталось извиниться?

– Сашка Трубный, директриса, химичка, классная – физичка. Антон из соседнего подъезда – он уехал в лагерь. Тимур из девятого «Б», Михаль и Анджей.

– Так, школьные телефоны я тебе найду, Антона тоже постараюсь достать. С Тимуром сама разбирайся, чувствую, там что-то нечисто. А потом поедем ко мне на хутор, пока твои молодые шляхтичи не разгромили там все и не загнали пана Йозефа в гроб. Иди ложись, а я поеду в гостиницу – не люблю спать на жестком.

Залезая на дерево, Ката здорово стукнулась головой о ветку. Но даже после этого она продолжала улыбаться.

Звонить директрисе не пришлось. Едва наступило утро, как в кабинет, где спала Катажина, вошел педсовет в полном составе.

– Я так и думала, – заявила сонной девочке директриса. – Ну, что будем делать? Оформим через милицию как хулиганство? Или попробуем лишить твоих отца и мать родительских прав?

– Какая же вы дура, – потянулась Ката. – Кстати, хочу извиниться. Перед вами – за то, что уменьшала вашу злобность на линейках, очень не люблю, когда вы ругаетесь. Перед Марией Сергеевной – за то, что внушала ей, что я правильно пишу контрольные по химии. На самом деле тогда я в химии не разбиралась. И перед Тамарой Сергеевной за то, что не позволила ей сделать меня старостой вместо Лены Нечаевой. А теперь я уйду, и вы ничего мне не сделаете, потому что мы переезжаем, и одиннадцатый класс я закончу в другой школе.

– Я тебя… – хрипло начала было директриса, но Катажина ее перебила:

– А зачем? Я переезжаю, а значит, навредить мне вы можете только по чистой злобе, и тогда окажется, что я была в вашем отношении права.

И она вышла, хлопнув за собой дверью.

Перед выходом утирал слезы старик-сторож. Ката почувствовала укол совести, подошла и тихо сказала:

– Простите меня за… Ну, просто простите.

Сашке Трубному она позвонила по телефону. С ходу рассказала ему, какой он придурок, и тут же извинилась за то, что сдерживала его придурошные порывы.

К Тимуру Ката пришла лично.

– Тимка, ты можешь меня просто простить? – спросила девушка, стесняясь объяснить.

– Ты по поводу денег? – сонно проговорил мальчишка. – У меня пока нет, завтра будут.

– Нет, мне плевать на деньги. Я просто хочу, чтобы ты меня извинил.

– Скажи хотя бы за что… – просыпаясь, заинтересовался Тимур.

И юная ведьма все ему рассказала. Как решила научиться целоваться, и что Тимка ей нравится – но не так, чтоб «ах!», и что она его заставила все забыть.

– Знаешь, не извиню, – неожиданно легко поверил парень. – Я же теперь в зеркало на себя без стыда смотреть не смогу. Если бы я мог, я бы тебя ударил. Но отец мне с детства ремнем вколотил: девчонок бить нельзя.

Ката почувствовала, что родинка приняла такой ответ – вроде как ритуал был соблюден.

Но внутри проволочным сантехническим ежиком сплеталось чувство горечи, едкой и болезненной.

– Ну что тебе стоит? – безнадежно спросила она. – Ну прости меня…

– Не проси. – Тимур посмотрел на Катажину умными, совершенно уже проснувшимися глазами. – Просто представь, что тебя избили, изнасиловали и бросили под кустом на виду у прохожих. А потом милиционеры привели к тебе этих подонков и они катаются перед тобой в пыли и просят прощения. Простишь?

– Нет, – согласно покачала головой Ката.

Она вышла из дома и потрогала родинку – та стала маленькой и зудела совсем чуть-чуть. Она явно относилась к ведьме более лояльно, нежели жесткий и принципиальный Тимур.

Катажина села на лавочку и заплакала. Ей стало грустно и одиноко оттого, что она вдруг осознала, что была не права. Ни с родителями, ни с соседями, ни с кем она этого не понимала – а сейчас ее вдруг прорвало. Она вела себя как последняя скотина, но самое страшное – Ката сама это почувствовала, до нее словно само дошло чистое и незамутненное знание. Вот почему ей было плохо, и были слезы.

А от слез рано или поздно становится легче.

Дома сидел голодный, только что приехавший из Москвы Яцлав. Родители ушли на работу. Еды мать в последние пару дней не готовила – то ли из протеста, то ли не до того ей было.

– Третье место по России среди подростков. Два часа самолетом, три часа поездом, сорок минут на маршрутке, двадцать минут пешком. В кармане – семнадцать рублей, кстати, ты мне на телефон денег так и не кинула. И что в итоге? Еды дома нет, в моей комнате – бардак, как будто Мамай прошел. Что это?

– Ну, бардак – из-за того, что мама, видимо, твои вещи собирала, чтобы с тобой уйти от нас с папой.

– Ага, понял. – Брат кивнул. – Вместе со мной уйти от вас. Нет, ни черта не понял. Ладно, я спать. Приготовишь мне что-нибудь?

– Приготовлю.