Звонкий ветер странствий

А, главное, отступили куда-то на второй, и даже на третий план серые и подлые мысли о том, что генерал Шлиппенбах и его верные шведские охотники погибли – сугубо – по твоей вине. Мол, надо было чётче отдавать команды. То есть, более развёрнуто, учитывая все особенности людского контингента, находящегося в твоём подчинении…

Беззаботно щёлкали минуты, незаметно сливаясь в полновесные часы, вот, уже и рассвет наступил. На востоке появляется тонкая, робкая и скромная светло-розовая нитка, которая постепенно и неуклонно расширялась. А через полчаса добрая четверть неба уже была окрашена в розово-алые утренние краски…

Рассвет? Егор торопливо открыл глаза и сильно помотал головой, отгоняя прочь наваждения хитрой полувоенной премудрости, вынесенной им из Будущего. Край ярко-малинового солнца величественно показался из-за горизонта, пришла пора серьёзно задуматься о дальнейших действиях. Вокруг было на удивление тихо, а над скалистыми берегами Ямайки к небу больше не поднималось ни единого, даже тощенького дымка.

«Видимо, вулкан вчера полностью «выговорился», а теперь уснул на долгие годы, а может, и на многие века…», – важно подытожил внутренний голос.

Поверхность Карибского моря – со всех сторон – была покрыта двух-трёх сантиметровым слоем серого пепла. Егор, морщась от вновь проснувшейся боли – во всех составных частях организма – осторожно склонился над высоким лодочным бортом, намериваясь разогнать ладонью пепел и плеснуть в лицо несколько пригоршней морской воды. Но уже через секунду он торопливо отдёрнул руку и отшатнулся от борта – в трёх с половиной метрах от шлюпки морскую гладь уверенно разрезал чёрный треугольник акульего плавника. За чёрным треугольником – в слое вулканического пепла – оставался чёткий, медленно затягивающийся след.

«Что же это такое творится-то, мать вашу морскую, развратную!», – от души возмутился сердитый со сна внутренний голос. – «Жрать нечего, пить нечего, всё тело покрыто синяками, ссадинами и волдырями от ожогов. Так, нет же, кому-то и этого мало! Вот, ещё и голодных акул подбросили, засранцы! Знать, для полного и окончательного счастья… Теперь, блин морской, даже и не умыться…».

На этот раз Егор был полностью согласен с беспокойным и, зачастую, непоследовательным внутренним голосом. Поэтому, когда наглый акулий плавник снова возник рядом с лодкой, он сразу же выхватил из-за широкого кожаного пояса пистолет и влепил морской хищнице свинцовую пулю в голову. Вернее, в то место, где эта безобразная голова, скрытая светло-зелёными водами, должна была – по его расчётам – находиться.

Судя по тому, что акула тут же ушла под воду и больше вблизи лодки не появлялась, он, всё же, попал. Хотя, наверное, это было совсем и неважно.

А вот звук – от произведённого пистолетного выстрела – оказался неожиданно громким. Чуткое утреннее эхо тут же подхватило его, старательно и многократно усилило, клонировало – совсем без счёта – и запустило гулять во все стороны… А минуты через две-три после того, как эхо окончательно успокоилось, со стороны открытого моря донёсся еле слышимый звук ответного выстрела. Пушечного выстрела – так, по крайней мере, объяснил происхождение этого шума оптимистически настроенный внутренний голос.

Впрочем, радоваться Егор не спешил – над морем по-прежнему царил полный штиль, следовательно, ждать скорого прихода «Луизы» было бесполезно, а сил, чтобы полноценно грести на звук ответного выстрела, у него попросту уже не было. Да и сильное морское течение уверенно сносило беспомощную лодку – вдоль скалистого островного берега – куда-то на северо-восток…

Вскоре навалилась дневная коварная жара, жажда безжалостно засыпала горло – до самых запёкшихся губ – колючим и раскалённым песком. Егор, обливаясь противным холодным потом, скорчился на дне лодки, тщательно прикрывая голову руками и старательно изображая из себя двухмесячный человеческий эмбрион, беззаботно дремлющий в материнской утробе. Скорчился и – неожиданно для самого себя – уснул…

А может, и не уснул, а потерял сознание, или – просто умер…

Он проснулся (пришёл в себя, воскрес?) от сильной боковой качки.

«Слава Богу – ветер…», – еле слышно прошелестел слабый и беспомощный внутренний голос. – «Это очень хорошо… Во-первых, жара спадёт. Во-вторых, могут появиться дождевые тучи. Тучи – это замечательно! Из них же иногда льётся водичка… Вода… Стоп! А это что такое – под ладонью правой руки? Это же, это же… Простыня!!!

Егор открыл глаза и торопливо поднёс к ним кулак правой руки – с крепко зажатым в нём куском льняной ткани.

– Вот же, мать его растак! – вырвалось непроизвольно.

– Больной, прекратите так грязно и неприлично выражаться! – весело возмутился голос, милей и желанней которого не было на этой грешной планете – ни в восемнадцатом веке, ни в веке двадцать первом. – Вы же, всё-таки, ни мужик лапотный, дремучий, а князь Светлейший, пусть уже и бывший. Правда, один мой знакомый король – по имени Карл – утверждает, что бывших князей и княгинь не бывает…

– Саня, это, правда, ты? – то ли спросил, то ли позвал Егор. – Мне это, часом, не снится?