Звонкий ветер странствий

«А ещё в разных крупных издательствах есть хитроумные редактора!», – невежливо влез с подсказкой наглый внутренний голос. – «Как это – причём здесь редактора? Вот, братец мой, зашвырнёт тебя обратно в Будущее, подкрадётся на мягких лапах благородная старость. Сядешь писать – по просьбе многочисленных внуков и внучек – правдивые и честные мемуары. Напишешь, ясен пень, куда же ты денешься? Напишешь, отнесёшь в издательство. Вот, там-то оно всё и начнётся! Мол, так главные герои себя не ведут, они – настоящие главные герои – все другие будут из себя. И говорят совсем по-другому, и с женщинами ведут себя не так.… До самого морковкиного заговенья будешь потом без устали доказывать, что не являешься туповатым двугорбым верблюдом… Впрочем, вполне возможно, что эти мудрые редактора окажутся полностью правыми. Ну, какой из тебя, братец, герой толстых и увлекательных романов? Сам подумай на досуге. Так, совершенно обычный парнишка среднего возраста, пусть, даже, и с ярко-выраженными авантюрными наклонностями…».

«Как бы там ни было, но сына я не брошу в беде!», – неслышно для окружающих, но горячо и твёрдо заверил Егор свой же собственный внутренний голос. – «Пусть, я и не герой – в классическом понимании этого термина – но своего мальчика я обязательно вытащу из царского плена, чего бы это мне не стоило. Тоже мне, моду взяли – маленьких детей определять в заложники! Цари, ведь, тоже не должны свиньям уподобляться, не смотря на все свои царские права и регалии…».

– Ладно, Данилыч, выныривай из сладких философских раздумий! – тепло усмехнулся одноглазый адмирал. – Вон, медзомортова двухмачтовая шхуна уже подходит. Сам Медзоморт-паша куда ушёл? Наверное, чадру освобождать – от женского тела… На ноги же тебе, бывший генерал-губернатор, придётся напялить шальвары нежно-персикового цвета и дамские остроносые туфли без задников. Ты, уж, Данилыч, привыкай к женской роли: с куревом заканчивай, учись семенить – меленькими и покорными шажочками…

В приоткрытое окошко кареты неожиданно ворвались совершенно неприятные и полностью неаппетитные запахи.

– Что это ещё такое? – недовольно и откровенно брезгливо закрутил грушеобразным носом Медзоморт-паша. – Складывается устойчивое впечатление, что впереди находится гигантская кухня. Причём, кухня, в которой уже лет двадцать-тридцать никто толком не убирался – сплошной чад от подгоревшего некачественного масла, перебродившими помоями несёт за морскую милю… Бр-р-р! Так и аппетита можно лишиться – на всю оставшуюся жизнь…

– Да, умеют, всё же, мудрые восточные люди за всеми вещами и предметами закреплять точные и цветастые образы! – восхитился Алёшка Бровкин. – Москва – большая и грязная кухня, где никто никогда толком не убирался? Браво, браво! Вы, Медзоморт-паша, попали не в бровь, а в глаз!

Турок недоверчиво покосился на адмирала и спросил у Егора, сидящего напротив и тщательно скрытого под чёрной женской чадрой:

– Это, уважаемый сэр Александэр, действительно так пахнет знаменитая русская столица? Адмирал Алексей не смеётся надо мной?

– Что вы, высокородный Медзоморт, как можно – смеяться над вами?! – глухо, через плотную ткань чадры, заверил Егор. – Действительно, наша старушка-Москва не блещет европейской чистотой. Ничего не поделаешь, так, вот, сложилось исторически. И особенно сильно это ощущается в жаркую летнюю погоду… Да, кстати, совсем скоро мы будем проезжать через Покровские ворота. Вы, на всякий случай, закрыли бы каретные окошки, там властвуют ещё более неприятные ароматы…

– Точно! – Медзоморт-паша торопливо спрятал чуткий нос в ладони, пальцы которых были унизаны многочисленными золотыми перстнями, щедро украшенными крупными самоцветами. – Этот – чуть сладковатый – аромат невозможно спутать ни с чем другим на нашей грешной планете. Маркиз, будьте другом, прикройте окошки! Надеюсь, что карета с двумя другими моими жёнами – молоденькими и очень пугливыми – не затеряется в этом кухонно-трупном бардаке…

В обе стороны от Покровских ворот тянулся наполовину обвалившийся, заросший густой и высокой травой ров, и по его городской стороне наблюдалось порядка двух с половиной десятков грубых виселиц, украшенных тощими и беззащитными фигурками мертвецов. Чуть в стороне от виселиц солдаты в форме Московской дивизии, вразнобой напевая что-то бесконечно тоскливое и печальное, сжигали на высоких кострах какие-то грязные и окровавленные тряпки.