Звонкий ветер странствий

В просторной комнате, по углам которой застыли четыре полутораметровые фигурки идолов-тотемов, горел, немного коптя, большой смоляной факел, в свете которого хорошо были видны все присутствующие: Гертруда и Томас Лаудрупы, два раненых шведских матроса, перевязанные какими-то грязными и окровавленными тряпками, и единственный туземный сторож – личность приметная и, явно, неординарная.

Охранник, неподвижно стоявший у низенькой входной двери со скрещёнными на груди руками, был облачён в светло-зелёный плащ (без рукавов, длинной до колен), сшитый из какой-то грубой ткани. Часовой был ещё совсем молод, а, вот, выражение лица у него было – свирепей не придумаешь. А, может, всему виной были изощрённые татуировки, покрывающие физиономию маори: от его рта – в разные стороны, по всему лицу – шли спиралью две чёрные толстые линии, пересекаясь между собой на лбу этого красавчика. Да и жилистые, очень толстые руки дикаря-охранника, почти полностью испещрённые красными и синими узорами, выглядели крайне угрожающе и весьма неаппетитно.

«Словно бы какой-то сумасшедший чудак-импрессионист измазал синюшные руки недельного покойника свежей кровью!», – прокомментировал невозмутимый – в минуты реальной опасности – внутренний голос. – «А сам юноша, скорее всего, сын здешнего вождя. Или просто – очень-очень доверенное и заслуженное лицо, которому поручили присматривать за драгоценной добычей…».

Угрюмый туземец, видимо, что-то почувствовав или услышав, резко задрал голову вверх. Егор взглядом – на десятые доли секунды – встретился с ярко-жёлтыми, хищными глазами маори и тут же метнул нож. Сталь клинка послушно пробила грудную клетку дикаря, и он, громко и противно скрипя зубами, медленно сполз по поверхности двери на пол хижины, застеленный квадратными, светло-бежевыми циновками.

«Ну, чисто дикий зверь!», – очень уважительно прокомментировал внутренний голос. – «А глаза-то – прямо волчьи, блин кровавый, людоедский…».

Несмотря на это происшествие, никто из четырёх узников не издал ни единого звука, что было крайне странным и неправильным. Егор, оперативно сделав в соломенной кровле отверстие нужного размера, спрыгнул вниз, умело сгруппировавшись при встрече с полом.

Израненные шведские моряки пребывали в бессознательном состоянии, а, вот, Гертруда и Томас… С ними, явно, было что-то ни так. Томас расположился у дальней стены, исступлённо обнимая руками худые колени, его глаза были крепко зажмурены, а подбородок и чуть приоткрытые губы мелко и жалко дрожали. Герда сидела на корточках рядом с сыном, безвольно опустив руки на циновки пола, и неподвижно глядела прямо перед собой. Её лицо заметно постарело и подурнело, а в глазах плескалась бесконечная тоска и полная безысходность.

«Вся одежда на Гертруде – цела и невредима!», – с облегчением подметил зоркий внутренний голос. – «Следовательно, эти сукины дети её не насиловали, что уже просто превосходно…».

Он тихонько прикоснулся к тонкой руке женщины и негромко спросил:

– Герда, что с тобой?

– А, Данилыч…, – чуть повернув голову, равнодушно протянула датчанка тусклым и бесцветным голосом. – Пришёл… Спасибо, конечно… Убей нас всех и уходи…

– Почему, Герда, почему?

– Людвиг погиб… У Томаса от пережитого отнялись ноги и язык… Он не может ни говорить, ни ходить… А я? Что я – без Людвига? Как я – без Людвига?! Как??? Отвечай!!!

Гася вспышку женской истерики, которая в данный момент была совершенно некстати, Егор отвесил Гертруде парочку полновесных пощечин и громко объявил:

– Жив твой драгоценный Людвиг! Понимаешь меня, дурочка датская? Понимаешь меня? Жив!!!

– Ты меня не обманываешь? А, Данилыч? Не обманываешь? – женщина смотрела на Егора с такой безумной мольбой-надеждой, что на его глазах – невольно – навернулись не прошеные слезинки.

«А что было бы с нашей Александрой Ивановной, если коварной Наоми-сан удалось бы вернуть тебя, братец, в Будущее?», – взволнованно спросил растроганный внутренний голос. – «Санька же, наверняка, сразу бы распознала подмену. Зарезала бы она этого очередного потомка Меньшикова Александра Даниловича, в гости не ходи…».

– Не обманываю я тебя, Герда! – горячо заверил Егор. – Подобрали мы его – уже поздним утром – в камнях берегового рифа, на который так неосторожно напоролась «Луиза». Пять ран у адмирала, но все не смертельные. Моя Александра говорит, что будет Людвиг жить. Непременно будет!

Про то, что у адмирала не всё ладно с плечом, пробитым подлой туземной стрелой, он, понятное дело, говорить не стал…

Гертруда изменилась – самым кардинальным образом – в считанные секунды: бодро вскочила на ноги и, нетерпеливо сверкая внезапно ожившими глазами, которые разбрасывали во все стороны яркие искры надежды, забросала Егора целым ворохом коротких вопросов:

– Где мы сейчас? Куда идти? Где Санька и Людвиг? Кто понесёт Томаса? Надо будет подниматься на скалу, используя канат? Ерунда, поднимемся…