– А нет ли у шведского короля сердечного увлечения? – вежливо поинтересовалась предусмотрительная Сашенция. – Я имею в виду особу женского пола, которую тоже будет прилично – презентовать скромным подарком?
– Есть, конечно же! – с непонятными интонациями в голосе, странно блестя глазами, ответил генерал. – Что ей подарить? Не знаю, право! Уж, такая нестандартная персона, взбалмошная, легкомысленная…
– Ничего страшного! – твёрдо заверила Санька. – Мы с Гердой Лаудруп и сами – штучки не простые. Подберём…
Егор, направляясь к каретам, нёс на правом плече тяжёлую медвежью рогатину. Знатная была вещица – сами «рога» стальные, а толстое дубовое древко было покрыто искусной резьбой. Эту рогатину на борт «Короля» в Кенигсберге самолично доставил Антошка Девиер.
Егор шёл по корабельным сходням и думал: – «Вообще-то, дарить подарки с «двойным дном» – дело скользкое, как утверждает народная мудрость. Мол, очень плохая примета. Да ладно, авось, пронесёт. Царский приказ надо выполнять. Высокая политика, мать её…».
Глава шестая
Шведское упрямство и плохая примета
В первой карете разместились мужчины: Ерик Шлиппенбах, Егор, а также Людвиг и Томас Лаудрупы. Во второй карете следовали Санька и Гертруда – в сопровождении всех детей, включая крошечную Лизу Бровкину. Пять драгун размеренно трусили впереди карет, ещё пятеро замыкали походную колонну.
– Куда мы направляемся, генерал? – спросил Егор. – Разве, не в королевский дворец?
– Король с самого детства не любит своего дворца! – с нотками гордости в голосе ответил старый неисправимый романтик. – Он предпочитает заброшенные и неухоженные рыцарские замки, грубые охотничьи домики, походные биваки у жарких армейских костров… Сейчас мы направляемся в знаменитый Кунгсерский лес[11], где выстроен неплохой бревенчатый замок.
Егор с интересов рассматривал Стокгольм, неторопливо и величественно мелькавший за окошками кареты. Длинные аллеи и обширные скверы, улочки, расходящиеся в разные стороны – прямыми лучами – от королевского дворца. Над булыжными мостовыми таинственно нависали, слегка приглушая дневной свет, старинные, массивные и коренастые дома.
– Эта часть города очень и очень древняя, – любезно пояснил Шлиппенбах. – Она называется – Гамла Стан.
– Очень красиво! – согласился со шведом Лаудруп, ранее уже посещавший Стокгольм. – И очень чисто. Прямо-таки, неправдоподобно чисто…
Кунгсерский лес оказался великолепным столетним бором, в котором – между пышными белыми мхами – задумчиво шумели на ветру шикарные корабельные сосны. Над весёлым водопадом, с грохотом низвергавшимся в глубокое ущелье, возвышался симпатичный бревенчатый дом, вернее, некое подобие рыцарского замка – с многочисленными башенками и бойницами.
Не доезжая до замка метров шестьсот пятьдесят, кареты остановились. Здесь просёлочная дорога резко обрывалась, дальше гостям предстояло идти пешком – по узкой, но хорошо натоптанной тропе. Возле высокого крыльца размещались просторные железные клетки, в которых угрожающе порыкивали шесть разномастных полугодовалых медвежат.
– Ой, мишки! – звонко закричала Катенька. – Папа, можно их погладить?
– Нельзя! – строго ответил Егор, на руках которого дремала маленькая Лиза Бровкина, утомившаяся в пути. – Зверь – всегда зверь! Даже, если, и маленький. Руку откусит в одно мгновенье, а ты и не заметишь.
– Ну, тогда и ладно! – покладисто согласилась дочка. – Обойдём мишек сторонкой…
Со стен столового зала бревенчатого замка на вновь прибывших путешественников смотрели печальными стеклянными глазами головы благородных оленей, лосей, косуль и диких кабанов. В камине, не смотря на летнее время, лениво потрескивал яркий огонь, на многочисленных полках и полочках красовались искусно сработанные чучела самых разных птиц: гусей, лебедей, уток, аистов, глухарей, тетеревов…
– Красивые какие! – непосредственный Петька ловко залез на высокий табурет и принялся с интересом ощупывать чучело большой полярной совы.
А Томас Лаудруп тут же бросился к дальней стене зала, густо увешанной разнообразным холодным и огнестрельным оружием, и, не тратя времени даром, вытащил из ножен, украшенных драгоценными камнями, кривую арабскую саблю, чей булатный клинок тускло отливал благородной синевой.
– Дети, прекратите немедленно! – рассерженной гусыней зашипела на английском языке Гертруда. – Мальчики из приличных семей так себя не ведут…
– Ведут, ведут! Ещё как – ведут! – насмешливо заверил всех ломкий юношеский басок, и из боковой двери показался король Карл – под ручку с ослепительной черноволосой красавицей, разодетой по последней парижской моде.