Звонок другу

Леха путано наплел отцу, что на его друга Костю, возвращавшегося вечером домой, якобы напали какие-то придурки, видно, наркоманы, которым не хватало на очередную порцию дури. Вытащили бумажник, а его отделали. Теперь друг мучается с почками. А московские врачи — олухи и дармоеды. Выписали левые пилюли, и все лечение. Какой с этих врачей толк…

Владимир Николаевич кивнул, вышел в соседнюю комнату, вернулся с двухлитровой бутылью с серым осадком на дне. В бутыли плескалась коричневая жидкость, напоминающая перебродивший квас.

— По полстакана три раза в день. Она на спирту.

— Помню.

Леха бережно, как младенца, принял бутылку, завернул ее в газету и уложил в сумку. Когда перекусили московскими деликатесами, глотнули чаю, отец отошел к окну и долго разглядывал машину, на которой прикатил сын. Словно что-то вычислял про себя.

— Твоя? — снова усаживаясь за стол, спросил отец.

— Нет, — помотал головой Леха. — Костян дал к тебе съездить. Ну, тот самый мужик, которого хулиганы отделали.

— Костян дал, — как эхо повторил отец.

Его лицо без всякой причины вдруг стало печальным, а глаза тусклыми. Он сидел на табуретке, поставив локти на стол, и о чем-то думал. На его продубленном ветрами смуглом лице выступили пятна румянца.

— Тебе надо на работу устроиться, — сказал Владимир Николаевич. — На нормальную работу. Ты взрослый мужик. А болтаешься, как карась на уде. Никак не приткнешься.

Про работу отец поминал и в прошлый раз. И в позапрошлый. Он любит изрекать прописные истины: надо работать, надо учиться, надо стараться и стремиться. Только вопрос: кому нужны Лехины старания и стремления? Тошно все это слушать, но приходится. Килла редко видится с отцом, поэтому слушает эту муть, делая вид, будто мнение отца для него хоть что-то значит.

Владимир Николаевич мучается тем, что Леха без его отцовского глаза, без его помощи пропадет в Москве. Свяжется, а скорее, уже давно связался с людьми, которые сломают его молодую жизнь, как зубочистку. А отец месяцами безвылазно торчит здесь. Нет у него ни жилья в столице, ни московской прописки. После развода он просто затолкал шмотки в рюкзак и уехал к своей матери в Торжок. Проболтался там пару месяцев без работы, потом какой-то приятель помог устроиться здесь, в охотхозяйстве. Сколько лет прошло, как мать с отцом разошлись? Пять? Или семь? Бежит время. Точно уж не вспомнить.

— А что это за парни… Ну, с которыми ты… Которые тебе такую дорогую машину дают в нашу-то глушь ездить?

— Ты хочешь спросить, что они за люди? — Леха пожал плечами. — Ну, они обычные парни. То есть, они хорошие люди.

— Дай Бог, — отец вздохнул, понимая, что правды от Лехи все равно не добиться. — Ты ведь у меня единственный сын. Я не хочу, чтобы…

— Батя, не надо, — Леха прижал ладонь к сердцу. — Уши вянут.

— Нежные у тебя уши, — сказал отец. Помолчал и с показным равнодушием задал свой всегдашний главный вопрос: — А как мать?

— Ничего, не болеет, — ответил Леха, подумал секунду и приврал, решив, что отцу будет приятно это услышать: — Как раз на днях тебя вспоминала. Говорит: ты бы к отцу съездил. Мол, как он там. Беспокоится за тебя.

Отец вздохнул, сунул в рот папиросу и задымил. Сколько лет прошло. Неужели до сих пор он ее любит? Чудеса.

— Она беспокоится, — Владимир Николаевич усмехнулся и покачал головой. — А как ее мужик?

— Ничего, пока трактором не переехало, — усмехнулся Леха. — Чего с ним станется? Торгует на рынке тряпьем и сопит в две дырки. Собирается павильон арендовать в каком-то торговом комплексе. Но все денег не соберет. Большие взятки всем подряд совать надо. Такой уж город Москва, куда ни плюнь, попадешь во взяточника. А охотники когда приедут?

— Охотник, он один, уже тут, — ответил отец. — И водитель при нем. Машину за сарай отогнали, поэтому ты не увидел. Сейчас в гостевом доме сидят, в карты режутся. Отдыхают.

— Какой-нибудь начальник из местных?

— Нет, коммерсант. Большими деньгами ворочает. Зотов его фамилия. Иван Семенович. Не слышал?

— Не доводилось.

Большие деньги в понимании Владимира Николаевича — это его годовая зарплата плюс премиальные. А платят отцу на этом кордоне сущие копейки. Пожалуй, на его зарплату можно купить кусок душистого турецкого мыла, белые тапочки отечественного производства, хорошую веревку. И удавиться от полной безысходности. Но прожить, тем более прожить по-человечески, на эти копейки возможности нет. Поэтому Владимир Николаевич упорно ищет подработки. Но в лесу халявных денег не бывает. Когда егерям разрешили отстрел волков, которых в округе развелось видимо-невидимо, он тут же смекнул, что на этом по всем прикидкам хлопотном промысле можно зашибить лишнюю копейку.