Звонок из Ленинграда

Снежный дождь прекратился. На газонах и толстых ветках деревьев еще белела снежная опушка, но на дороге и там, где ходили люди, снег превратился в серую холодную кашу.

Высоко впереди, над домами, появилось солнце. Оно выкатилось из темной хвостатой тучи как-то сразу, точно вырвалось из пасти крокодила. И все вокруг ожило: проснулись дома, помчались быстрее машины, забрызгивая прохожих сверкающими кусочками мокрого снега.

Возле поребрика тротуара закручивалась воронкой темная тяжелая вода и уходила под землю с сердитым бульканьем. Ксюше подумалось, что там внизу, под асфальтом, сидит мохнатый подземный зверь и жадно пьет талую воду. Ему там холодно, темно и одиноко. Наверное, думает, что, когда выпьет всю воду и на газонах зазеленеет травка, он сможет выбраться наверх и погреться на солнце…

— Ксюша, иди к нам! — крикнула тетя Наташа, когда мимо проехал мокрый троллейбус. — Посмотри, тебя всю забрызгало!

— Совсем немножко! — крикнула Ксюша, отряхиваясь.

Ксюша была разочарована. Ленинград оказался не таким сказочным, необыкновенным городом, каким она ожидала его увидеть. Все вокруг было знакомым давным-давно, точно она никуда и не уезжала из Сыктывкара.

Даже кинотеатр такой же — одна стена совсем стеклянная, и через нее, как в аквариуме, виден красивый зеленоватый зал с цветами и портретами знаменитых киноартистов; две широкие лестницы расходились друг от друга на второй этаж; такой же зал с цветами на втором этаже… И даже люди возле буфета словно те же самые…А во-он дом через дорогу, возле кинотеатра — длинный, похожий на уложенную ребром белую косточку домино, — точно в таком доме живет Ксюша. И деревья вдоль дома, только здесь тополя, а у них ольха и береза. И мебельный магазин через весь первый этаж.

Ксюша вспомнила, как ворчала Марья Петровна, что мама «тащит девчонку с собой в чужой город неизвестно зачем». Какой же он чужой? Свой. Привычный. Совсем не такой, как в кино или по телевизору. Ксюша чувствовала себя обманутой, словно ей обещали показать жар-птицу, а принесли воробья на ладони…

К остановке подъехало такси, притормозило, мигая зеленым глазом.

— Ксения, за мной! — крикнул дядя Павел и, схватив тетю Наташу и маму за руки, потащил их к машине.

— Как у вас тепло, — сказала мама, усаживаясь на заднее сиденье, — я вся продрогла на ветру.

— Ксюша, садись в серединку, к маме, — предложила тетя Наташа, — или ты хочешь впереди?

Ксюша пожала плечами. Какая разница, где сидеть, если смотреть особенно не на что?

— Садись вперед, — сказал дядя Павел, — здесь обзор, как на капитанском мостике! И смотри во все глаза!

Ксюша покорно села вперед. Шофер улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Он был совсем молодой, курносый и весь сверкал, как его золотой зуб: блестел желтый герб на черной фуражке, блестела куртка с молниями вместо карманов, даже медный колпачок авторучки, торчащей из кармана, и тот светился огоньками на солнце.

— Первый раз в Ленинграде? — спросил шофер.

— Первый, — грустно сказала Ксюша.

— А чего такая невеселая?

— Я думала, Ленинград совсем другой.

— Какой другой?

Ксюша подумала и сказала:

— Необыкновенный. А он одинаковый… у нас дома тоже такие.

Сзади басовито засмеялся дядя Павел. Сквозь смех что-то сказала тетя Наташа; Ксюша не расслышала.

— Такие, да не такие, — обиженно сказал шофер. — Ты памятник Победы видела? А Петропавловку? А Дворцовую площадь? А Смольный?..

— Да они только сегодня прилетели, — сказал дядя Павел.

Шофер посмотрел на Ксюшу с укоризной.

— Не успела приехать, а уже судишь…

Ксюше стало неловко. Наверное, этот шофер очень любит свой город, раз обижается. Ксюша бы тоже обиделась, если бы кто-нибудь сказал плохое про Сыктывкар.

— Я больше не буду.

Шофер понял ее и улыбнулся.

— И правильно. Смотреть надо, а не судить. Город — как человек: одному улыбнется, а от другого отвернется. Как ты ему приглянешься.

А что, если она просто не понравилась городу, вдруг подумала Ксюша, если он не захотел показаться ей красивым? Машка Митрохина съездила в Ленинград на зимних каникулах, так потом на каждой перемене трещала всем: ах, какой Ленинград красивый, ах, какой он чудесный!.. Не может такого быть, чтобы Митрохина понравилась, а она, Ксюша, не понравилась. Не может, и все.

Машина неслась в черный провал под мостом. Вверху, над провалом, грохотала электричка. Зеленая, тупомордая… Ксюша похолодела от внезапного страха — ей показалось, что они въехали прямо под электричку…

А машина уже выехала на солнце и… понеслась по широченному проспекту. Справа и слева мелькали разноцветные дома, длились красные корпуса заводов. За железными и каменными заборами вырастали трубы.

Город летел навстречу, расширяясь во все стороны: бесконечный, меняющийся, как в калейдоскопе. Улицы, улицы, переулки, будто складные книжки-картинки, то раздвигались и становились широкими, как река, то сдвигались, наползая домами на машину, и Ксюша видела людей в комнатах.