Но теперь все будет по-другому. Этот случай должен быть сильнее Клопа, сильнее всего на свете. Джек вернулся, и он хочет что-нибудь сделать для нее.
– Нет-нет, ни в коем случае, ты ничем тут помочь не можешь!
Сказала – как будто согласилась, что он очень даже может помочь. Как будто даже умоляла его, чтобы он ей помог.
– Прошу тебя, Полли…
– Нет! Я не собираюсь сейчас…
– Прошу тебя, Полли, позволь мне вмешаться. Если ты не позволишь, я буду дежурить у тебя под дверью на лестнице! Прямо с утра, то есть через пару часов. И как тебе удастся объяснить мое присутствие людям, которые живут в твоем доме?
Тот же самый голос, тот же чарующий, сексуальный голос.
– Да и какого черта я должна позволять тебе вмешиваться?
Джек предположил, что достаточным основанием для его вмешательства можно счесть их старые отношения, и, разумеется, так оно и было. Более того – на самом деле Полли просто мечтала, чтобы он ее защитил.
– Ради наших старых отношений я сейчас дам тебе ногой по яйцам, – сказала она.
– Очень хорошо, но лучше, если ты это сделаешь в комнате. Мы же не собираемся беспокоить соседей.
Полли взглянула на Джека и постаралась взять себя в руки, усилием воли придав своему лицу бесстрастное, отчужденное выражение. Вежливое, конечно, но в то же время сдержанное и невозмутимое. Она должна владеть ситуацией и уметь контролировать свою территорию и свои эмоции. А Джек в это время думал, что у нее по-прежнему очень милая улыбка. Он улыбнулся ей в ответ – своей прежней улыбкой, по-мальчишески свежей и ясной. Эта улыбка была слишком хорошо знакома Полли, настолько хорошо, что казалась просто неотделимой от ее воспоминаний о Джеке. Полли даже предположила, что со времен их знакомства он ее больше не использовал. Хранил бережно в каком-нибудь надежном месте, чтобы она всегда оставалась такой же свежей и сияющей, как прежде, и в нужный момент – например, специально ради нее – ее можно было бы снова извлечь на свет Божий. Но все это было неправдой. Полли прекрасно знала, что Джек использует свою улыбку каждый день. Более того – каждый раз, когда хочет чего-то добиться.
Полли продолжала стоять в проходе. А что еще она могла сделать? Джек прошел мимо нее в комнату. Она вошла за ним, закрыла дверь и положила на ночной столик пульт дистанционного управления. И вот они снова вместе. Одни.
Они стояли и смотрели друг на друга, и ни один из них толком не знал, что следует дальше делать или говорить. И вдруг Полли обнаружила себя в объятиях Джека. Она понятия не имела о том, как это случилось: то ли она сама перелетела к нему через всю комнату, то ли он ухитрился захватить ее по пути, то ли они оба соединились друг с другом в полете самым естественным, бессознательным образом, просто повинуясь внезапному порыву. Но факт остается фактом: это произошло. В это мгновение, когда они держали друг друга в объятиях, в сердце Полли вспыхнула крошечная искра, которая долгие годы была погребена под грудой мертвой золы, а на самом деле оставалась живой и неугасимой. Это была искра того могучего, свирепого огня, который когда-то пылал в их жизни.
17
– О боже! – пронзительно вскрикнула Полли.
– О боже! Иисус сладчайший!
Странно, что многие люди открывают в себе религиозные чувства только во время оргазма. Как правило, Полли никогда не беспокоила Бога своими проблемами и, по сути дела, была агностиком, а может быть, даже атеистом, особенно когда чувствовала себя храброй и уверенной в себе. Однако в муках плотского наслаждения она, казалось, заставляла сами небеса трепетать в унисон ее порывам высокого благочестия и божественного восторга. По сути дела, с того самого дня, лишь несколько недель назад, как Полли познала радости секса, Всемогущий Бог вряд ли имел хоть минуту покоя.
– О! О! Да… да… вот оно! Вот оно! О боже мой, еще, еще, пожалуйста, сильнее, еще, сильнее… О да… О пожалуйста… Пожалуйста… Да, да, да, да!
А потом этот порыв, разумеется, кончался. Захватывающий целиком оргазм, разожженный любовью и страстью и всей неизбывной радостью юности, неминуемо подходил к концу. Комната очень медленно возвращалась в свое нормальное состояние, лампа на потолке переставала вращаться на шнуре, чайные чашки на тумбочке переставали звенеть и подпрыгивать, а штукатурка заново приклеивалась к стенам и оставалась там висеть столь же безнадежно и уныло, как в первые минуты их встречи. Джек скатывался с дрожащего тела Полли и тянулся за своими сигаретами.
– Так, значит, ты кончила?
Джек вообще любил даже в подобных ситуациях отпускать свои шуточки. Он был старше, опытнее. К тому же он был самоуверен и остроумен и вел себя, как положено стопроцентному американцу, то есть умел быть сексуально циничным и мог зажечь зажигалку «Зиппо» одной рукой.
– Ужасно глупо, – продолжал он. – Теперь, насколько я полагаю, в этой стране не осталось ни одного заветного уголка, где бы все уже не были в курсе, что ты кончила. Во всяком случае, в этом отеле об этом теперь не знают разве что глухие или мертвецы.
– Прошу прощения. Я что, слишком шумела?