Звонок мертвецу

А потом он внезапно выскочил прямо на них, подобно дикому зверю, разметав в стороны, как детей, и побежал дальше, снова поглощенный туманом. Только эхо шагов гулко отдавалось в ночи. Они пришли в себя и бросились за ним. Мендель бежал чуть впереди, а Смайли следовал по пятам, стараясь двигаться как можно быстрее, все еще под впечатлением от того, как Дитер с пистолетом в руке вылетел на них из пелены тумана. Тень Менделя впереди резко свернула вправо. Смайли слепо повторил его маневр. Затем ритм бега внезапно нарушили звуки борьбы. Смайли сделал еще несколько шагов и отчетливо услышал звук, который ни с чем невозможно было спутать — тяжелый удар металла по человеческому черепу. Через секунду он разглядел их. Мендель лежал на земле, а Дитер склонился над ним, уже поднимая оружие, чтобы еще раз ударить в висок рукояткой массивного автоматического пистолета.

Смайли никак не мог отдышаться. Его грудь горела от горького, пропитанного туманом воздуха, во рту тоже ощущались жар и сухость, а еще почему-то привкус крови. Едва восстановив дыхание, он в отчаянии выкрикнул:

— Дитер!

Фрей посмотрел на него, кивнул и ответил:

— Servus[13], Джордж! — И нанес Менделю еще один тяжелый и жестокий удар рукояткой пистолета. Потом медленно выпрямился во весь рост. Пистолет был опущен, но Дитер уже взялся за него обеими руками и начал поднимать ствол.

Смайли инстинктивно бросился на него, начисто забыв, что никогда не владел приемами рукопашного боя, размахивая короткими руками и растопырив ладони. Его голова находилась на уровне груди Дитера, которого он молотил по спине и бокам почти без всякого эффекта. Но Смайли был в бешенстве и неожиданно обнаружил, сколько сил может бешенство придать человеку. Он пер на Дитера, заставляя того пятиться к самой ограде моста, где хромая нога неожиданно подвернулась. Смайли чувствовал, как Дитер наносит ему удар за ударом, но смертельного так и не последовало. Он орал на Дитера:

— Свинья! Свинья!

А когда немец пошатнулся, обнаружил, что руки у него опять свободны, чтобы попытаться еще раз вцепиться ему в лицо, ударить неуклюже, по-детски. В момент, когда Дитер отклонился назад, перед Смайли вдруг возникли его неприкрытое горло и подбородок, и тогда он изо всех сил выбросил кулаки вперед. Дитер сдавливал Смайли шею, но потом ему вдруг пришлось ухватить противника всего лишь за воротник, только бы избежать падения через балюстраду моста. Смайли последним отчаянным усилием стряхнул его руки, и вот они уже не находили опоры, а Дитер перевалился через ограду и падал, падал в клубившийся под мостом туман. Потом наступила странная тишина. Ни крика, ни всплеска воды. Он исчез. Стал человеческим жертвоприношением лондонскому туману и черной воде, скрывавшейся под ним.

Смайли перегнулся и посмотрел вниз. В голове у него громко стучало, из носа обильно текла кровь, сломанные пальцы правой руки бессильно повисли. Перчатки куда-то пропали. Он вглядывался в туман, но ничего не мог разглядеть.

— Дитер! — позвал он, все еще не в силах мыслить разумно. — Дитер!

Он бы кричал еще, но поперхнулся рыданием, и слезы хлынули из глаз.

— О Боже! Что я наделал? Господи, Дитер! Почему ты не остановил меня? Почему не ударил пистолетом, почему не выстрелил?

Он прижал руки к лицу, ощущая на губах соленую кровь, смешавшуюся с такими же солеными слезами. Опершись на балюстраду, он продолжал плакать, как осиротевшее дитя. А прямо под ним калека, растерянный и выбившийся из сил, отчаянно пытался вырваться из темной и холодной пучины, но она не отпускала, затягивая его все глубже.

Он очнулся и увидел, что на краю его постели сидит Питер Гиллам и разливает по чашкам чай.

— О, Джордж! Пора просыпаться. Уже два часа дня.

— А что было утром?

— Этим утром, друг мой, вы распевали хоралы на мосту Баттерси вместе с товарищем Менделем.

— С Менделем? Кстати, как он там?

— Ему, конечно, справедливо стыдно за себя, но он быстро оправляется.

— А Дитер?

— Мертв.

Гиллам подал ему чашку и миндальный бисквит из «Фортнумса».

— Давно ты уже здесь, Питер?

— Если вдаваться в подробности, то мы совершили два тактических маневра. Сначала тебя отвезли в больницу Челси, где тебе зализали раны и вкололи добрую дозу снотворного. А затем мы приехали сюда, и я уложил тебя в постельку. Не скажу, чтобы процедура раздевания мне понравилась. После чего мне пришлось сесть на телефон и, если можно так выразиться, показать нашим коллегам, где им необходимо навести порядок. Впрочем, я не забывал проведывать тебя. Купидон и Психея. Причем ты либо храпел, как лошадь, либо декламировал в бреду из Уэбстера.

— Боже!

— Что-то из его пьесы «Герцогиня Мальфи», как мне показалось. «В безумии просила я тебя убить столь милого мне друга, и ты послушался…» Чудовищная чушь, если честно, Джордж.

— Как полицейские нашли нас с Менделем?

— Ты, быть может, не помнишь, как поносил Дитера последними словами во всю глотку…

— Ах, конечно. Меня услышали.

— Да, услышали.

— А что Мастон? Он что-нибудь говорил по этому поводу? Что он думает?