Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

– Конечно, полностью оправиться не получается, но ведь как-то живешь дальше, как-то живешь… Я не знала, что мне делать со своей жизнью после этих судов, и тогда примерно год спустя стала приходить сюда. Сама не очень понимаю, почему. Наверное, просто почувствовала, что смогу быть кем-то… ну, понимаешь, таким человеком, на которого сможет опереться тот, кому больно. – И она обвила мой локоть руками.

Я улыбнулся ей.

– Это чудесно!

– Так и есть, чудесно… Напомни, как там тебя зовут?

– Брайан.

– Да, чудесно, Брайан. Поначалу, приходя сюда, я искала тех, кто потерял близкого человека в результате убийства или какого-то насильственного преступления. Потом поняла, что иногда сильнее всего скорбели те, чьи дети или родители были под судом, и я просто стала позволять опереться на меня любому, кому это было нужно. Все эти дети, которых сажали в тюрьму навсегда, все эти скорбь и насилие… Эти судьи, отшвыривающие людей прочь так, словно они нелюди; эти люди, стреляющие друг в друга, причиняющие друг другу боль, словно им все равно. Не знаю… много, очень много боли. Я решила, что мне полагается быть здесь, чтобы ловить камни, которые люди бросают друг в друга.

«Я была так рада, когда судья сказала, что этот человек отправится домой! Даже мурашки побежали. Пятьдесят лет в тюрьме! Я была благодарна Богу, когда это услышала».

Я хмыкнул, услышав от нее эти слова. Во время слушаний по делу Макмиллиана местный священник устроил региональное церковное собрание, посвященное истории Уолтера, и попросил меня приехать и выступить. В афроамериканской общине были отдельные люди, не особенно стремившиеся поддержать Уолтера, – не потому, что считали его виновным, а из-за того, что он позволял себе внебрачные связи и не принимал активного участия в жизни церкви. На этом церковном собрании я говорил в основном о деле Уолтера, но также напомнил собравшимся, что когда женщину, обвиненную в прелюбодеянии, привели к Иисусу, он сказал обвинителям, желавшим побить ее камнями: «Кто из вас без греха, первым брось на нее камень». Обвинители женщины отступили, и Иисус простил ее и велел больше не грешить. Но сегодня наше самодовольство, наш страх и гнев побуждают даже христиан бросать камни в падших, пусть мы и понимаем, что следовало бы простить их или проявить сострадание. Я говорил собравшимся, что мы не должны оставаться просто наблюдателями. Я сказал им, что мы должны быть ловцами камней.

Когда я хмыкнул в ответ на слова женщины, припомнившей эту притчу, она тихонько засмеялась.

– Я слышала тебя сегодня в суде. Даже пару раз видела тебя здесь раньше. Я знаю, что ты тоже ловец камней.

Я тоже рассмеялся.

– Ну, наверное, я стараюсь им быть.

Она взяла мои руки в свои и стала гладить пальцами мои ладони.

– Знаешь, это больно – ловить камни, которыми бросаются люди.

Она продолжала поглаживать мои ладони, а я не нашелся с ответом. Рядом с ней я ощущал небывалое утешение. После решений суда по делам Кастона и Картера мне предстояло еще не меньше пяти часов ехать на машине обратно в Монтгомери. Нужно было поторапливаться с делами, но я не мог уйти: было так приятно сидеть там с этой женщиной, которая теперь с самым серьезным видом массировала мне руки – это было столь мило, хоть и странно.

– Вы хотите, чтобы я заплакал? – спросил я ее, пытаясь улыбнуться.

Она улыбнулась в ответ и приобняла меня.

– Нет-нет, ты сегодня молодец. Я была так рада, когда судья сказала, что этот человек отправится домой! Даже мурашки побежали. Пятьдесят лет в тюрьме, он теперь больше ничего не видит! Нет, я была благодарна Богу, когда это услышала. Тебе не о чем плакать. Я просто позволю тебе ненадолго опереться на меня, потому что кое-что знаю о том, каково это – ловить камни.

Она сжала мои руки чуть сильнее и добавила:

– Так-то, будешь продолжать в том же духе – и в итоге станешь, как я, петь печальные песни. Невозможно делать то, что делаем мы, и не научиться ценить славную печальную песню. Я пела печальные песни всю жизнь. А как иначе? Когда ловишь камни, печалишься даже от счастливых песен. – Она помолчала. Тихонько хмыкнула, прежде чем продолжить: – Но все равно продолжаешь петь. Твои песни делают тебя сильным. Могут даже сделать счастливым.

Люди сновали взад-вперед по коридорам здания суда, а мы продолжали молча сидеть.

– Знаете, у вас очень хорошо получается то, что вы делаете, – наконец промолвил я. – Мне стало гораздо лучше.

Она игриво шлепнула меня по руке.

– Ой, не пытайся ко мне подольститься, юноша! Ты и до встречи со мной был в полном порядке. Эти люди отправятся по домам, и ты, бродя здесь, был в полном порядке. Я просто делаю то, что делаю, ничего больше.

Когда я наконец откланялся, расцеловав ее в обе щеки и сказав, что мне нужно подписать документы на освобождение заключенных, она еще на минуту придержала меня:

– Ой, погоди-ка. – Она порылась в сумочке и нашла там мятную карамельку. – Вот, возьми.