Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Я видел, как он морщился при каждом щелчке цепей, затягиваемых у него на талии.

Должно быть, у меня был очень растерянный вид. Генри то и дело повторял:

– Не волнуйся, Брайан, не волнуйся. Приезжай еще, ладно?

Когда охранник подтолкнул его к двери, Генри обернулся, чтобы еще раз посмотреть на меня.

– Мне, право, очень жаль, – забормотал я. – Мне очень жа…

– Пусть это тебя не волнует, Брайан, – перебил он меня. – Просто приезжай еще.

Я смотрел на него и силился сказать что-нибудь, соответствующее случаю, что-то утешительное, что-то такое, что выразило бы мою благодарность за то, как он терпелив со мной. Но в голову ничего не шло. Генри смотрел на меня и улыбался. Охранник грубо толкал его к двери. Мне не понравилось такое обращение с заключенным, но он продолжал улыбаться – а потом, прямо перед тем как охранник уже почти вытолкал его из комнаты, твердо уперся в пол ногами. Он казался спокойным и безмятежным. А потом сделал нечто совершенно неожиданное. Я видел, как он прикрыл глаза и чуть склонил голову набок. Я не понимал, что он делает, пока он не открыл рот… и тогда я понял. Он запел. У него оказался великолепный баритон, сильный и чистый. Это ошеломило и меня, и охранника, который даже перестал его толкать.

Я каждый день стремлюсь вперед,
Все новых жаждая высот.
Молю, Господь, стопы мои
Поставь на высоту земли.

Это старый гимн, его постоянно пели в церкви, в которую я ходил в детстве. Я не слышал его уже много лет. Генри пел медленно, с огромной искренностью и убежденностью. Охранник настолько оторопел, что не сразу опомнился, но потом стал с новой силой выталкивать его за дверь. Поскольку щиколотки Генри были скованы, а руки удерживались наручниками за спиной, он едва не упал, запнувшись о порог, когда охранник выпихнул его из комнаты. Он шатался, едва держа равновесие, но петь не переставал. Я слышал его голос, удалявшийся по коридору:

Тянусь всей верой, всей душой
К небесной тверди от земной.
Господь, услышь мою мечту
И вознеси на высоту.

Я так и остался сидеть, пораженный до глубины души. Голос Генри был наполнен страстным стремлением. Его песня казалась мне драгоценным даром. Я пришел в тюрьму, измученный тревогой и страхом, не зная, будет ли он готов терпеть мою профессиональную неполноценность. Я не рассчитывал на сострадание или великодушие. У меня не было никакого права чего-то ждать от осужденного, приговоренного к смертной казни. Однако он одарил меня потрясающей долей своей человечности. В этот момент Генри изменил что-то в моем понимании человеческого потенциала, искупления и способности надеяться.

У меня не было никакого права чего-то ждать от осужденного, приговоренного к смертной казни. Однако он одарил меня потрясающей долей своей человечности.

Свою практику я заканчивал с твердым решением помочь осужденным-смертникам, с которыми познакомился за этот месяц. Непосредственная близость к осужденным и заключенным сделала более настоятельным и значимым вопрос человечности каждого из нас, включая меня самого. Я вернулся в юридическую школу, горя желанием разобраться в законах и доктринах, которые санкционировали смертный приговор и прочие крайне суровые наказания. Я записался на все возможные курсы: конституционного права, ведения судебных споров, процедуры подачи апелляций, федерального судопроизводства и дополнительных средств судебной защиты. Я брал дополнительную работу, чтобы расширить свое понимание того, как конституционная теория формирует уголовное судопроизводство. Я глубоко погрузился в юриспруденцию и социологию вопросов расового неравенства, бедности и власти. Прежде знания, получаемые в юридической школе, казались мне абстрактными и никак не связанными с реальностью, но после встречи с отчаявшимися узниками они стали релевантными и критически важными. Даже моя учеба в Школе Кеннеди обрела новую значимость. Для меня вдруг стало неотложным и важным делом развитие навыков, позволяющих численно измерять и искоренять дискриминацию и неравенство.

Недолгое время, проведенное в тюрьме для смертников, показало мне, что в манере обращения с людьми в нашей судебной системе что-то упущено, что мы, возможно, судим некоторых людей несправедливо. Чем больше я размышлял о своем недолгом опыте, тем отчетливее понимал, что всю жизнь меня мучил вопрос о том, каким образом и почему несправедливо судят людей.