В том же 1934 году британская фирма EMI, окончательно освободившаяся от договорных обязательств перед Ар-си-эй, объединилась с хорошо известной компанией «Маркони». В активе EMI были теперь приемная трубка эмископ, воспроизводившая зворыкинский кинескоп, и передающий прибор эмитрон, созданный по образцу иконоскопа того же Зворыкина. Объединив исследовательские силы двух компаний и получая к тому же существенную финансовую поддержку от правительства, «Marconi — EMI» значительно усовершенствовала свою систему телевидения. Технический прогресс американцев все еще тормозился последствиями Великой депрессии. Так или иначе, накануне Второй мировой войны англичане располагали наиболее развитой системой телевещания.
В сентябре 1934 года Зворыкин вновь посетил СССР. В программу его полуторамесячной поездки на этот раз входили выступления с лекциями в Ленинграде, Москве, Киеве и Харькове. Было запланировано также посещение промышленных и вузовских лабораторий. В Ленинграде хозяева пригласили Зворыкина посетить в первую очередь Институт телемеханики. «Гвоздем» этого визита стал показ действующего образца иконоскопа, разработанного менее чем за год группой под руководством Б. В. Круссера. Оценив по достоинству то, что удалось сделать соотечественникам за такой короткий срок, Зворыкин с улыбкой сказал: «В первый раз я приехал ознакомить вас с моими достижениями. Второй раз уезжаю коллегой. Боюсь, что в третий раз мне придется у вас многому поучиться». Эту фразу «отца телевидения» с большой гордостью процитировали потом не меньше десятка изданий.
Большой интерес гостя вызвали работы сотрудника Физико-технического института Л. А. Кубецкого по созданию фотоэлектронных умножителей — приборов, в которых электронный поток, создаваемый внешним фотоэффектом, многократно усиливается в результате использования вторичной электронной эмиссии. Любопытно, что по возвращении в Америку разработка аналогичных электронных умножителей продолжительное время была основной темой исследований Зворыкина.
На лекцию, которую Зворыкин читал в Ленинградском политехническом институте, встретиться с ним пришли получившие мировую известность физики А. Ф. Иоффе и П. Л. Капица. Двадцать с лишним лет тому назад студент Зворыкин слушал лекции Иоффе по физике. Бывшему студенту было приятно сообщить Абраму Федоровичу, что первые сведения об электронных процессах он почерпнул из тех занятий. С Капицей Владимир Козьмич встречался сравнительно недавно в Кембридже и теперь хотел договориться о новой встрече во время предстоящей поездки в Англию. К его удивлению, Петр Леонидович никак не отреагировал на его предложение, переведя разговор на другую тему. Лишь позже, будучи в Америке, Зворыкин узнал, что как раз в тот период Капице было отказано в возвращении в Англию, где он занимался исследованиями в специально организованной Мондовской лаборатории.
Культурная часть программы пребывания Владимира Козьмича в СССР включала в себя посещение ряда выставок и театров, а также поездку в Пятигорск.
При всем старании принимающей стороны оставить у гостя приятные воспоминания о визите без накладок не обошлось. Одно из мероприятий культурной программы доставило Зворыкину большие переживания, описанные им в воспоминаниях:
«При посещении спектакля Московского Художественного театра „Дни Турбиных“ со мной произошел удивительный случай. Я был в театре с руководителем Треста связи и несколькими инженерами, которых я уже встречал в лабораториях. Мы сидели в первом ряду, игравший одну из главных ролей артист Качалов был так близко, что создавалась иллюзия общения с ним. Я сидел между руководителем треста и человеком, лицо которого мне как будто было знакомо, но кто он и где я его видел, не мог вспомнить. Во время антракта я спросил его, из каких он краев и чем занимается. Когда он ответил, что приехал из Екатеринбурга, я неожиданно узнал в нем следователя тюрьмы, в которой мне пришлось побывать. Я уверен, что он меня не узнал, иначе это смутило бы нас обоих. Тем не менее я расстроился и подавленно слушал монолог об интеллигентской мягкотелости, произносившийся на сцене. На меня напало чувство страха и желание бежать. Сейчас, спустя тридцать лет, мне смешно об этом вспоминать, но тогда мне было не до смеха»[18].