Звук моего голоса

Следующее утро было прекрасным. Никакого похмелья. Подарок судьбы. Ты проснулся за несколько минут до звонка и, хлопнув будильник по голове, отправил его спать. После этого, лежа в восхитительном состоянии мира и покоя, ты впустил в комнату поток солнечного света, который все раскрасил в естественные тона — даже экстравагантность японского халата Мэри. Она тоже еще спала. (Тебя не удивило ее присутствие, конечно, нет воспоминаний — нет и сюрпризов.) Малейшее движение могло разбудить ее, поэтому осторожно ты приподнял себя с подушек и выскользнул из-под одеял. Дюйм за дюймом, постепенно, ты модулировал свое положение из горизонтального в вертикальное. И тут увидел таз.

Чистый таз стоял у кровати. Ты не помнил, чтобы ставил его сюда. Ты снова посмотрел на него. Обычный таз. По крайней мере тебя не тошнило: таз был чист. Не многое вспоминалось из того, что произошло после твоего прихода домой: было поздно, и Мэри уже лежала в постели. Ты присутствовал на бесконечных встречах, где нужно было пересмотреть концепцию упаковки, потом работал с бумагами. Не особо запоминающийся вечер. Однако ты чувствовал себя неважно — принес таз по пути из кухни. К счастью, он тебе не понадобился. Теперь все было нормально. Ложная тревога. Тем не менее нет нужды тревожить Мэри по пустякам, поэтому ты решил захватить таз с собой и отнести вниз.

Твоя одежда беспорядочно ниспадала на пол со спинки стула. Ну и пусть, подумал ты. Надо взять что-нибудь новенькое, специально для нового утра. Что-нибудь свежее, чистое и хрустящее; что-нибудь светлое. Только тихо: ты не хочешь разбудить Мэри, поэтому — ничего хрустящего.

Осторожно, бесшумно, мягко — открываем ящик с носками, ящик с бельем, отделение для рубашек, дверцу гардероба. Какой костюм? Костюм под стать дню, конечно. Промежуточный — между днем внутри тебя и днем снаружи, устраивающий и того, и другого. Светло-голубой, решил ты. Сдержанный, но подчеркивающий глубинную радость.

Схватив таз в одну руку, ты захлопнул дверь спальни с отнюдь не бесшумным щелчком и — вниз по лестнице, по две ступеньки за раз. Не так быстро, однако. Одна ступенька. Две. Три. И четыре, и пять, и шесть, потом — поворот. Семь, девять, одиннадцать, и так до самого низа.

В кухню. Таз — на место, где ему должно быть. Потом — чай, тосты и Моцарт. Прекрасное утро. Ты открыл заднюю дверь и сделал глубокий вдох: прекрасный день. Птицы поют, деревья шуршат от удовольствия, цветы растут, благоухают и все вокруг расцвечивают. Кусты, каменный забор, небо. Еще один глубокий вдох и — назад к тостам.

Стол накрыт, ты собирался позвать всех вниз. Чашки и тарелки, ложки и тарелки. Скорее, ты торопишь своих домашних, чтобы увидеть сад, услышать птиц, чтобы дышать и жить.

Стол выглядел прекрасно, чай был отличным (и еще был лишний кипяток на всякий случай). Был мармелад, мед, масло, джем и «Шреддиз». Пир. Ты позвал их на пир. Были тосты, холодное свежее молоко и…

И они вошли! Ты поприветствовал их: доброе утро, стул для Элиз; стул для Тома; стул для Мэри, доброй твоей жены. И последний стул — для себя, любимого. Все вместе наконец. Семейный завтрак. Семейный пир.

Улыбки и горячий намасленный тост. Четыре наполненные до краев чашки, с лимоном для Мэри. Замечательно, замечательно. Три заспанных личика, три зевающих ротика. Сад все еще светится, чай вкусен, и Моцарт — Моцарт! Концерт номер десять, написан, когда ему было десять, две сотни лет назад, и все так же свеж, как в это утро…

— Нельзя попасть на радио, если тебе всего десять, — высказался младший Том.

— Почему же, можно, — рассмеялся ты.

— А я попаду? — спросил он.

— Если напишешь музыку, такую же хорошую, как эта, — ответил ты, потом немного промурлыкал мелодию, дирижируя себе ножом для масла. — Следующим будет рондо — отличная вещь!

— Рондо скучное, — изрекла Элиз.

— Скучное? — переспросил ты с притворным скептицизмом.

— И еще слишком громкое. — Мэри протянула руку и сделала звук тише. Это были первые слова, которые она произнесла после того, как спустилась. Утреннее приветствие.

Какое-то время она сидела — очень тихо. Потом попила чаю. Ты встал рано, чтобы приготовить завтрак для всех — сюрприз! И все, что она смогла сказать, это: «Музыка слишком громкая».

Ты выпил еще чашку чая. Сад был за окном, и небо тоже. Солнечный свет. Мэри просто устала, и все. Ты улыбнулся ей. Три минуты минуло. Рондо.

Моцарта должен был превзойти его сын, так тебе рассказывали. Стандартная шуточка ведущего концерт, хотя утверждают, что настоящим отцом Франца Ксавера был Зюсмайр, ученик Моцарта, тот, который закончил «Реквием». Ты не слышал ничего из того, что написал сын. Интересно, должно быть, подумал ты. Мэри разговаривала с Томом о его уроках плавания и визите к бабушке сегодня вечером. Элиз захотелось апельсинового сока. У Франца Ксавера Моцарта было более сорока опусов. Им сегодня пренебрегают. Фортепианное трио. Еще минута прошла, и ты подумал про себя: «Справедливо пренебрегают».

Прошло еще десять минут — и завтрак окончен.