Звук: слушать, слышать, наблюдать

Конечно, несоответствие между силой эффекторного жеста и интенсивностью произведенного звука можно было встретить и много веков назад, например, в опыте клавесиниста или органиста, чьи инструменты не предполагают влияния атаки исполнения на интенсивность звука. Но эти музыканты составляли лишь незначительную часть человечества. К тому же механическая природа таких инструментов, как клавесин или орган, наделяет каждый звук довольно тонкими отличиями, связанными с атакой или резонансом, а потому одна и та же нота на самом деле никогда не звучит одинаково, даже если ее сила не «подчиняется» действию музыканта.

Главное же, сегодня мы живем среди звуков, которые больше не составляют «естественной» пунктуации жестов, они сохраняются или добавляются, чтобы правильно работал фидбэк эрго-слушания. Шум производится не самой электронной клавиатурой. Писк к ней добавляется, создается, легко обособляясь и поддаваясь модификации (например, компьютер предлагает нам смехотворный выбор между кряканьем утки и шумом падающей капли).

Характерный пример — касса в современном магазине. Кассир супермаркета понимает по специфическому звуковому сигналу, что штрихкод каждого товара был считан лазерным лучом, однако этот сигнал всегда один и тот же, он не зависит от его действий. Кассир имеет дело с тысячью разных товаров, которые нужно взять и по-разному поднести к лучу: бутылки, баночки йогурта, нарезка в пластике, картонные коробки, упаковки, журналы, одежда, и каждому из этих сложных, утомительных и изменчивых жестов неизменно отвечает однотипный звук.

Эта ситуация, в которой контраст между разнообразием действия и единообразием отвечающего ему звука достигает максимума, способна подорвать петлю эрго-слушания. Она в какой-то мере лишает нас самого действия, а в качестве компенсации одаривает мифом, утверждающим, что бывают звуки, за которые мы полностью отвечаем и которые производим только мы. Но это не так, по крайней мере в стихийной ситуации. Даже когда мы говорим, формируем вокальное звучание, мы используем инструмент, который, хотя он и расположен внутри нас, на самом деле нам чужд. А звук инструмента можно присвоить, только если долго на нем играть.

Все чаще происходит так, что механизмы или транспортные средства, которые сами почти не производят шума, приходится оснащать из соображений безопасности искусственными звуками; в частности, можно указать на электромобили. Это, конечно, на руку саунд-дизайнерам, занятым созданием таких шумов, но на самом деле, с точки зрения истории человечества, в этом нет ничего принципиально нового: феномен сигналов, предупредительных или тревожных, известен с давних времен. Вот почему в «Книге звуков», над которой мы уже много лет работаем, собирая тысячи отсылок в текстах всех времен и народов, ставится задача написать наконец подлинную историю звука, которая не была бы ни ностальгической, ни бездумно следующей за всеми теми событиями, которые сегодня преподносятся в качестве безусловно новых, произошедших по милости прогресса и абсолютно беспрецедентных.

Глава 7 ЗВУК И ЕГО ПРИЧИНА: ВЫЯВЛЯЮЩЕЕ И ФИГУРАТИВНОЕ СЛУШАНИЕ

1. Два полюса звука

1.1. Бубенчик и звон: в гостях у Марселя Пруста

Один из наиболее известных в мировой литературе звук можно услышать и в наши дни. Это звук бубенца, прикрепленного к садовой двери в доме тети Леонии, который описан у Пруста в начале его романного цикла «В поисках утраченного времени»: звук, который раздается, когда входишь через сад. В Илье (в романе — Комбре), маленьком городке во французском департаменте Эр и Луар, в доме, послужившем писателю прообразом, посетитель все еще может звякнуть этим знаменитым бубенчиком. Поместим себя под его покровительство в начале этой главы, посвященной связи звука и его причины.

Тот или иной данный — или услышанный — звук можно расположить между двумя полюсами: звук либо запирают в клетку его причины (и превращают в индекс дискурса этой причины), либо позволяют ему свободно резонировать в воздухе (петь и ускользать от причинно-следственной фатальности).

Нам кажется, что именно это имел в виду Пруст, когда противопоставил два шума, ассоциировавшихся с входом в дом его детства в Комбре: один держится за причину, а другой от нее уклоняется. С одной стороны, «негромкий и визгливый звон бубенчика, своим немолчным, неживым дребезжанием обдававший и оглушавший домочадцев, приводивших его в движение, входя „без звонка“» (то есть звук интимный и знакомый), а с другой стороны, «двукратное, робкое, округленное, золотистое звяканье колокольчика для чужих»⁷⁵.