Звуки, которые нас окликают

Для восстановления нужны были тренировки. Чтобы вернуть быстроту и чёткость движений руки, мама перекладывала из одной банки в другую белые и коричневые блестящие фасолины (по одной), перебирала пуговицы, раскладывала их по цветам и размеру, много писала.

Позже, когда она уже была дома, я нашла эти листы, которые мама заполняла сначала неровными, а затем всё более уверенными строчками.

«Я хочу домой к детям» – повторялось от верхнего к нижнему краю.

«Я хочу домой к детям» – криво.

«Мне нужно домой к детям!» – восклицательный знак неровный.

«Я хочу домой к детям».

Хорошо знать направление. Хорошо быть уверенным в направлении. Это вытягивает из холодильника-ямы.

За окном автобуса морось перерастает в дождь, люк захлопнут и молитва наездника прервана. Передние лапки касаются стекла, чёрное тельце взблёскивает, распрямляясь. Наездник счастливо вздрагивает, но срывается в пропасть между креслами.

И больше я о нём ничего не знаю.

Это был просто жук на стекле, но из него получилась молитва.

Марина Васильевна

Детство ушло. И уходит всё дальше и дальше. Самое раннее, затем предшкольное, школьное – каждый период пропадает один за другим, и кто-то подчищает следы их маленьких ног.

Книжный магазин в моём доме по улице Волкова давно закрылся. Крупные книжные сети растоптали его, отобрав кусок хлеба, замели дорогу к нему пылью электронных книг.

Этот магазин долго стоял зарешёченный. Крупные рисунки на его стеклах – гномы в очках и колпаках не по размеру – долго выглядывали из-за переплетений решёток, косились на амбарный замок.

А теперь вместо книжного – «Магнит косметик».

– Какую, говоришь, тебе книжку? Помой сначала голову, выродок. Купи лучше девушке гель для душа, за книгу тебе никогда не дадут. И не гляди из-под капюшона, здесь нет больше ничего.

– Я вижу, что нет.

А я даже чувствую.

Судьба забросила меня в один коллектив к моей первой учительнице. Двадцать пять лет назад (мать его) она поздравила меня с первым днём школы. А теперь я принимала у неё отчёты, выпрашивала планы и ловила на переменах, чтобы отработать свою зарплату.

Она была всё также красива. Как может быть красива женщина, которая изо всех сил выдаёт свой максимум: серьги, стрижка, фигура, грим. Она была всё также ухожена и красива, она лишь высохла и более ничего.

Дряблое яблоко становится слаще, Марина Васильевна.

Вы помните меня?

Она делала вид, что не помнит. Она ни разу не заговорила со мной о прошлом и всячески меня избегала. Её выдавало лишь называние меня по имени, наше общее прошлое вечно отнимало у моего имени отчество.

Я была напоминанием о её молодости. Молодости, которая теперь навсегда зарешёчена.

Амбарный замок, электронная пыль и страх.

Марина Васильевна, мне тоже страшно. У меня отобрали книжный. Мне пару лет назад было тридцать. В моей жизни ничего не меняется и постоянно меняется всё.

Вы преподаёте смирение с возрастом?

Марина Васильевна? Марина Васильевна?!

Помыть голову и жить дальше?

Выход из

Выход за дверь – наказание или счастье?

В школьном детстве этим грозят, а тебе лишь бы выйти, лишь бы за дверь.

В подъезде она деревянная, на толстой длинной пружине, громко хлопает, знаменуя пушечный выстрел, и ты летишь ядром к друзьям, за гаражи и в кусты, на крыши…

На ходу подтягиваешь шорты, дотягиваешь до подбородка замок куртки, снова закидываешь, перекручивая, резинку на зимнюю шапку, дома ведь не успел – тебе лишь бы за дверь.

В детстве не выходишь – вырываешься.

И нужно ведь ещё толкнуть изнутри со всей дури, броситься на дверь, показать, как сильно хотелось наружу. (Так я однажды, не устояв, не вышла, а выпала на крыльцо, но выходы из подъезда не разлюбила.)

В юности выходишь на улицу обязательно красивый, чтобы всем нравиться.

Во времена универа, работы – самой что ни на есть жизни – каждый день начинается с этого, с выхода из двери подъезда. Именно подъезда, потому что только после неё наваливается вся правда, весь дождь, весь снег (или обхватывает солнце; приносит запахи листвы, асфальта, фенола и газа ветер). Порог – это стартовая дневная черта.

В этот период жизни выход за дверь не наказание, но преодоление.

Недавно видела: на уличном откосе окна второго этажа кто-то приладил зеркало (небольшое, где-то с ладонь), так приладил, чтобы сидя у оконного стекла можно было наблюдать за подъездной дверью. Прячется ли хозяин зеркала от кого-то? Или ему интересны чужие преодоления подъездной двери?

Стоит ли кто-то на крыльце этого подъезда прежде, чем отправиться по делам?

Я у своего – стою. Выхожу и замираю на миг: если на улице тепло и солнечно, могу задержаться у крыльца и поглазеть с улыбкой по сторонам, если холодно – замираю, готовясь к пути до остановки, кутаюсь лучше в шарф. (Дома ведь не успеваю, спешу всё. Кстати, стоит написать где-то в чате: «скоро выхожу, спешно одеваюсь» и вместо буквы «п» утвердить букву «м», мир сразу становится добрее.)

В других городах стою на крыльце (после выхода из подъезда) ещё дольше.