Звуки музыки

В этой ужасной затее с Городским Залом было одно единственное утешение: мы могли сделать свою собственную программу. И мы ее сделали. Для первой части мы выбрали три самых сложных мадригала, которые знали (в конце концов, мы хотели показать, что мы умели!), вторая часть была посвящена целому песнопению: «Jesu, Meine Freude» [14], все ее сорок пять минут.

Так как мы были совершенно неизвестны, миссис Пессл предложила, чтобы ее дочь, тогда уже достаточно хорошо известная клавесионистка, присоединилась бы к нашему сольному концерту, по очереди с нами появляясь с произведениями на клавесине.

Настал знаменательный день, а вместе с ним — наш великий шанс. Серьезно и торжественно стояли мы на сцене в Городском Зале. Ни грима, ни ненужных улыбок, все сосредоточено на исполнении великого песнопения Баха. Зал был заполнен на три четверти. Многие из них были «контрамарочниками», другие — любопытными менеджерами со всех мест, пришедшими послушать этот новый аттракцион — поющую семью. Насколько они хороши? Могли ли привлечь широкие слои публики со всей страны? Есть ли у них деньги? Многие из них ушли еще до того, как в воздухе торжественно прозвучал последний хорал: «Jesu — meine — Freude!»

Некоторые люди, однако, были серьезно взволнованы и даже пришли сказать нам об этом. Высокий, молодо выглядящий мужчина стремительно ворвался за кулисы и с влажными глазами, схватив мои руки обеими своими, сказал очень взволнованным голосом:

— Это, я уверен, именно то, чего хотел Иоганн Себастьян. Вы должны прийти и повидать меня в Публичной библиотеке. Я Карлтон Смит.

Теперь настала бессонная ночь ожидания утренних газет, которые должны были решить нашу судьбу в печати. Либо мы сделали себе имя, либо…

На следующее утро прибежали возбужденные Эдит, Йелла и миссис Пессл, каждая размахивая газетами и восклицая:

— Замечательно! Отлично! Грандиозно!

Они прочли нашим гудящим ушам, что мы были «как никакая другая ныне живущая семья»; что «когда восемь членов одной семьи играют и поют так, как это сделал в субботу ансамбль семьи Трапп, музыка кажется просто чудесной»; «как хор, Траппы оказались изумительны. Они совершенно очевидно обладают либо абсолютным слухом, либо совершенно необычной памятью на тональности. Эффекты, достигнутые в номерах Преториуса, Лехнера, Айзека, относились к тем, которыми обладают музыканты с отличительным стилем. Их работа в сложном песнопении Баха была точной и верной в передаче усилий композитора. Это было потрясающее музыкальное зрелище». Все это венчалось значительной ежедневной газетой, которая выделила две колонки и, среди прочего, писала: «Было что-то необычайно милое и привлекательное в скромных, серьезных певцах, когда они образовали тесный полукруг вокруг своего руководителя для первоначального предложения; красивая, осанистая (!) мадам фон Трапп в просто черном, остальные — в черно-белом. Было естественно ожидать от них работы повышенного изящества, и в этом они не разочаровали», — и так далее, длинная колонка. К этому времени большинство из нас скакали вокруг в радости и ликовали. Наконец кто-то стал интонировать «Nun Danket Alle Gott» — великий гимн благодарения Баха. Мы были ужасно счастливы, что «сделали себе имя», хотя еще не знали, что это означало.

В понедельник утром мы нанесли обещанный визит в Публичную библиотеку, чтобы повидать Карлтона Смита. Он разговаривал с джентльменом, которого представил как профессора Отто Альбрехта.

— Отто — любитель музыки, и я все рассказал ему о вас, — Карлтон сиял. — Между прочим, какие у вас планы?

— Мы сейчас подыскиваем место, где могли бы поселиться на следующие недели. Этот отель такой дорогой, — ответил Георг.

Лицо профессора Альбрехта зажглось.

— Я знаю меблированный дом, который сдается, недалеко от места, где я живу.

И в истинно американской манере он сделал пару телефонных звонков, и все было улажено. Плата была сто долларов в месяц, и мы могли переехать прямо сейчас.

Георг и старшие девочки отправились вперед, вместе с Отто Альбрехтом, чтобы приготовить дом. Очень скоро уже было Рождество, и нам с Барбарой очень нравилась идея спокойно устроиться где-нибудь, чтобы некоторое время под нами ничего не двигалось. Дом был в Джемэнтауне, Филадельфия. Когда мы вышли на Северном вокзале, там нас ждали Георг, Отто Альбрехт и несколько машин. По дороге от вокзала к Джемэнтауну Георг сказал:

— Это совершенно неописуемо. Абсолютно посторонние, друзья Отто Альбрехта, останавливают машины и заходят, чтобы узнать, чего у нас не хватает. Потом они возвращаются с ложками, вилками и ножами, стаканами, одеялами, один принес кровать, другой — кружки и кастрюли, а один даже пришел с коробкой пластинок. Сейчас у нас дома патефон. Теперь они приехали со своими машинами, чтобы помочь мне устроить семью. Это квакеры из Общества Друзей, как мы привыкли называть их в Европе.

Общество Друзей. Они не были мне в новинку.