Звуки родного двора

– Нынче в моде береты, – примеряя шляпку, констатировала тетя Тая. – Этот головной убор поможет выпутаться из лабиринта моды и подскажет вам, милочки, дорогу в загс.

Тетя Тая кокетливо посмотрела на часы и, ссылаясь на позднее время, вышла. Дома ее ждал муж, Владимир Павлович Кныш, человек, относящийся к уникальному для своего времени клану людей – цеховикам. Уникальность проявлялась и в манере одеваться. Ходил он всегда в строгих костюмах. Даже дома, в одиночестве, Владимир Павлович мог сидеть в галстуке, считая, что это очень дисциплинирует. Его втайне ненавидели, потому что завидовали, но при встрече низко кланялись. Он был из тех, кто во времена тотального дефицита красивой жизни имел практически все: шикарный дом, импортную машину, одежду из тарксина, боны и многое другое, что выделяло его из основного пласта жителей провинции. Тетя Тая своим благополучием особо не кичилась, но дистанцию с простым народом держала. Видовы были исключением. К этой семье у нее было особое, трепетное отношение. Она с уважением относилась к чете, но главная причина особого, повышенного внимания богатой тети Таи к скромным и ничем не приметным Видовым заключалась в их дочери Ане. Втайне тетя Тая мечтала женить своего единственного сына на соседской дочери. И чем не пара! Аня – сама скромность, росла на глазах. Оба без пяти минут с высшим образованием. Сережа Кныш учился в Москве, в институте физкультуры. Парнишка с курносым носом и веснушками, прозванный на улице и в школе Ушастиком за большие уши, был неплохим гимнастом, что и послужило основной причиной при выборе профессии. Уж второй год, как избалованный столичной жизнью паренек не приезжал домой во время студенческих каникул, ссылаясь на всякие турниры и сборы. Все прошлое лето тетя Тая хвасталась фотками, на которых красовался юноша с ярко выраженной печатью современности. Привлекательный парень почти совсем не походил на провинциального Серегу, которого знали и помнили Видовы. Столица отшлифовала его внешне и внутренне. Это было заметно по глазам. Непонятно было: выиграл ли Серега от таких метаморфоз или потерял.

– Главное, чтоб знал, зачем живет на свете, – голосом, не терпящим возражений, заявил тогда Николай Георгиевич соседке.

Тетя Тая очень болезненно реагировала на нечуткое отношение сына к семейному очагу и сокрушалась по поводу его подружек:

– Ох, уж эти москвички столичные… Нам бы местную, свою… – всякий раз отчаянно делилась она сокровенным, когда речь заходила о женитьбе сына.

Грезившая Анной «свекровь» и не подозревала, что все мечты девушки сводились к единственному существу на свете – Прутикову!

Анечка Видова и Дина Азарина шли к Дому культуры. 24 марта 1976 года (как было указано на афише) должны были состояться танцы. Это было единственное место, куда могла податься молодежь в свободное от работы время. Один раз в неделю, вырвавшись из гибельного круга пустоты, почти вся молодежь стекалась сюда, чтобы дать волю своим чувствам, выразить их хотя бы в танце, потому как других развлечений в зимнее время просто не существовало.

И каждый раз, когда Аня подходила ко дворцу, у нее перехватывало дыхание от избытка романтических ощущений. В предвкушении встречи с Ромкой в полуосвещенном зале с тихо льющейся музыкой, у нее учащался пульс: проблескивала надежда на дамское танго, где ее чувства останутся наедине с Прутиковым.

В самом большом зале на втором этаже дворца негде было яблоку упасть, хотя далеко не все смогли сюда попасть. Желающих потанцевать было гораздо больше, они топтались перед входом и не знали, куда себя деть. Возбуждающий запах самых разных духов вперемешку с сигаретным дымом создавал атмосферу интриги, тайны, острых ощущений. Динку кто-то окликнул. Аня обернулась и увидела очень высокую девицу, стильно одетую, с красивой внешностью и потрясающе стройными, правильной формы ногами. Она была облачена в черный свитер и очень короткую, сильно облегающую юбку. По ее уверенному внешнему виду было понятно, что цену и себе, и ногам она знает.

– Стелла Кунцевич, – представила Динка красавицу Ане.

Девушки не успели обменяться любезностями, как красавицу отозвал подвыпивший паренек, ниже среднего роста, ей по пояс, коренастый, с замашками Наполеона.

– Тебя что, прямо здесь загримировать? – спросил он Стеллу угрожающе.

– Ты увидел здесь что-то непристойное? – нагло переспросила та.

– Короче юбки не нашла? Прикрой свое «не балуйся»! – уже кричал «Наполеон».

Аня оторопела от странного словарного запаса паренька, которого Стелла в конце диалога обозвала Витькой Голубевым. Даже Динка, реально оценивая трагически низкие цифры в статистических данных о мужской части населения, ошарашено заявила:

– Вот бабы дуры! Им все равно: пусть Козел, лишь бы мужик!

Аня тщательно всматривалась в полутемный зал, но Прутиковым даже не пахло.

Динка подергалась несколько минут под ритмичную музыку в кругу незнакомых девчонок и вскоре ушла подпирать стену. Ведущий вечера, мужчина лет пятидесяти, так и не решился объявить дамское танго: в страхе за дефицитную часть танцующих партнеров.