Зыбкая тень

Анохин назвал себя, все еще чувствуя неловкость, словно он в грязных сапожищах ввалился в комнату на ковер. Девочка отдала матери конфеты, а потом и сама потянулась к ней.

– Проходите в комнату… Я сейчас поесть приготовлю, – сказала Лида и взяла девочку, потом обратилась к мужу: – А у тебя на работе как? Все наладилось?

– Куда там! – хмуро махнул рукой Маркелов. – Завтра, в субботу, работать…

5

Анохин вошел в комнату и остановился на пороге, удивленный. Такой комнаты он еще никогда не видел наяву: только в мечтах да в кино. Она, казалось, сама излучала приятный голубоватый свет. На стенах был нанесен колер какого-то необычного голубого небесного цвета, окно закрывали нежные капроновые шторы, портьеры были того же голубоватого цвета. На полу лежал большой ковер, в углу на тумбочке цветной телевизор. Высокая, под потолок, импортная стенка с резной инкрустацией на дверцах. Софа с накинутым на нее ковром у противоположной стены. Над софой третий ковер, поменьше. В одном из отделений стенки серебрился панелью японский магнитофон. Два глубоких кресла возле журнального столика со статуэткой, изображающей купальщицу, которая с берега пробует ногой воду: не холодна ли?

– Проходи, что ты остановился? – пригласил Маркелов.

Он заметил, какое впечатление произвела комната на Анохина, и это приятно отозвалось в груди. Они сели на софу. Но Анохин тут же поднялся, прошелся по ковру туда-сюда, словно пробуя, хорошо ли ходить по нему, потом остановился напротив книжного шкафа и окинул взглядом корешки книг. Здесь были в основном собрания сочинений зарубежных классиков. В комнату вбежала Лена, и Анохин повернулся к ней.

Маркелов молча наблюдал за дочерью и гостем. Он заметил, что Анохин возится с Аленкой не от скуки, а потому, что это нравится ему. И еще заметил Маркелов, что глаза Анохина, когда он разговаривал с девочкой, становились печальными и влажными. «Э-эх, дружок, видать, надоело шататься. Тянет к семье, к деткам!» – подумал Виталий Трофимович. Он встал, включил магнитофон и обратился к дочери:

– Леночка, спляши! Спляши дяде Степе…

Девочка посмотрела на Анохина. Он отпустил ее.

Она выбежала на середину ковра, остановилась и хлопнула ладошками в такт музыке, потом стала притопывать ногами, вдруг ловко повернулась на месте и стала плясать.

– Молодец ты какая! – воскликнул Анохин.

А девочка все плясала. Споткнулась и села с размаху на ковер. Довольный отец подхватил ее на руки и стал целовать.

– Скажи дяде, кем ты будешь, когда вырастешь?

– Артисткой, – картавя, ответила девочка, повернувшись к Анохину.

– Ах ты, артисточка моя! – вновь стал целовать дочь Маркелов.

Лида позвала на кухню. За столом разговорились. Лида расспрашивала Анохина о его жизни, о семье. Маркелов нервничал. А Анохин врал, что развелся с женой, что у него тоже дочка есть, только чуть-чуть постарше Леночки.

– Жили мы с женой вроде хорошо, – теребил Анохин бумажную салфетку и говорил медленно, словно заново переживая прошлое. – Лучше, наверно, некуда! Дочка родилась… Я, когда уезжать из города собрался три дня дежурил в телефонной будке возле тещиного дома, ждал – не выведут ли ее гулять! Посмотреть хотелось, хоть издали… Все было хорошо, пока жена на другую работу не перешла. Полегче, говорит! Я уж не заметил, как подружки у нее новые появились. Грубая она какая-то стала, недовольная всем… Я хватился, а изменить уж ничего нельзя… И разошлись… А развелись – все из рук валиться стало… В комнате тоска заедает, а выйдешь погулять, куда ни повернешься, вспоминаешь – там сидели, здесь гуляли, там целовались! Глупость всякая в голову лезла – витрину разбить или с милиционером подраться, чтоб в тюрьму попасть… Потом решил уехать… Может, здесь, где устроюсь…

Анохин замолчал.

– Да-а! – вздохнула Лида. – Никогда не знаешь, откуда ее ждать, беду-то…

Анохин грустно и неотрывно смотрел в одну точку, на тарелку с сыром, нарезанным тонкими ломтиками. Лида со страданием глядела на него, не зная, как деликатнее оторвать Анохина от грустных воспоминаний.

– Давайте допьем! – предложил Маркелов.

Анохин пил шампанское неспешно, глотками, отхлебнет немного – и оторвется от бокала, отхлебнет – оторвется.

Зазвонил телефон. Маркелов вышел. Анохин отвел взгляд от тарелки и посмотрел ему вслед. Слышно было, как Виталий Трофимович снял трубку и быстро ответил:

– Да! Здравствуй!

Затем наступила тишина, беспокойная долгая тишина. Нарушил ее приглушенный и взволнованный голос Маркелова:

– Ты же говорил тогда… Последний раз! А теперь опять?.. Я не могу… Пойми, не могу больше… И у меня гость сейчас… Может…

Маркелов замолчал. Через минуту покорно и устало ответил:

– Не забуду! Иду!

Он положил трубку, но долго не появлялся, потом вошел с сердитым и раздраженным лицом и развел Руками: