Он вздыхает. Тяжело вздыхает. Говорит, что сожалеет, что вынужден рассказывать об этом, смотрит на председателя суда. В отличие от мерзкой Лены он смотрит только на него. Мы юристы, мы не можем позволить бульварной прессе, интернету, телешоу, иностранным журналистам и прочим вещам повлиять на наше профессиональное мнение.
Весь его вид говорит: «Я в тебя верю». Он дает понять председателю суда, что это его долг – объяснить членам судебной коллегии без юридического образования, что к чему.
– Подстрекательство. Мою подзащитную обвиняют в подстрекательстве к убийству Клаеса Фагермана. Также моего клиента обвиняют в том, что она вместе с покойным Себастианом Фагерманом планировала и осуществляла убийства в Общественной гимназии Юрсхольма.
– Но такого рода обвинение требует, чтобы прокурор доказал, что мой клиент совершал намеренные действия с целью причинения вреда Клаесу Фагерману или что существует прямая связь между словами и действиями моего клиента и убийством. В качестве доказательства обвинение приводит сообщения, которые мой клиент отправила Себастиану Фагерману в ночь накануне убийства. Обвинение трактует их текст как подстрекательство к убийству.
Не понимаю, почему Сандер повторяет все это. Он знает, что я не в силах слышать их снова и снова, но все равно продолжает. Фердинанд снова у проектора. Она открывает фото. Это снимок из самого популярного «Инстаграма» Швеции, принадлежащего шестнадцатилетней девушке из Борлэнге (кажется). На нем бокал со сладкой цветной посыпкой. «Я лучше покончу с собой, чем буду соблюдать палеодиету (диета каменного века)». За спиной раздаются смешки. Председатель суда невозмутим, но двое членов судебной коллегии смеются. Она снова кликает. На этот раз это фото курицы в кастрюле, и рядом фото птицефабрики. Под снимками текст: «Те, кто едят мясо, – убийцы».
Сандер пожимает плечами. Фердинанд продолжает кликать, показывая новые и новые снимки.
– Мы часто выбираем неудачные слова. Даже взрослые позволяют себе двусмысленные послания. Я обычно говорю жене, что лучше умру, чем посмотрю отборочный тур Евровидения, и все равно в итоге смотрю, а не пытаюсь покончить с собой. Иногда я даже голосую по телефону за самых кошмарных артистов только потому, что внуки меня заставляют. Я говорю им, что они смерти моей хотят, но я не думаю, что они действительно этого желают, или хочу в это верить.
На экране высказывания подростков из интернета о том, что они хотят «убить» тех, кто не слушает ту же музыку, и призывают звезду, пойманную на измене, «публично побить плеткой». Фердинанд показывает комментарии из блогов участников реалити-шоу и фото плакатов на футбольных соревнованиях, судя по всему, взятые из снэпчата.
Сандер машет рукой. Выключи, говорит этот жест. Сил больше нет видеть эти глупости. Он продолжает, на этот раз серьезным голосом:
– Я все это показываю не ради шутки. В этой ситуации нет ничего смешного. У Майи не было причин шутить, когда она отправляла сообщения Себастиану в ту ночь. Я пытаюсь только напомнить вам об очевидном. Мы употребляем в речи слова, связанные со смертью, не вкладывая в них никакого смысла. Подростки часто позволяют себе в речи лишнее. Но это не преступление. И в словах Майи нет ничего, что можно было бы рассматривать как подстрекательство к убийству.
Экран гаснет, Фердинанд возвращается на место.
– Но давайте предположим, – говорит Сандер, – что Майя действительно имела в виду то, что она писала. Допустим, она была в отчаянии и считала, что единственный выход из ситуации, единственный способ помочь Себастиану – это избавиться от его отца. Допустим, она действительно хотела, чтобы Себастиан убил своего отца. Делает ли это ее желание Майю виновной в подстрекательстве к убийству? Нет. Обвинению по-прежнему нужно доказать, что ее действия и слова привели к тому, что Себастиан решился на отцеубийство и что без Майи он никогда бы сам этого не сделал. Удалось ли обвинению доказать эту причинно-следственную связь? Нет.
Сандер указывает, что о последней вечеринке у них есть показания не только Самира, но и других. Полиция опросила Лаббе, проституток, охрану, всех, кто был там, и кто еще жив. У всех была своя версия событий, но все были поражены злобой Клаеса Фагермана и тем, как он пинал сына ногами, и как охране пришлось их разнимать. Они рассказали, что у Себастиана пошла кровь, что он был в состоянии шока, вероятно, зол на отца, но они не знали, что он чувствовал в тот момент. Я тоже рассказала свою версию, но мне, как вы понимаете, верят гораздо меньше, чем другим.