Оксана Аболина , Оксана Валентиновна Аболина
Оксана Аболина
Чудной сон мне приснился. Настя и Марина находятся в огромном, выложенном каменными плитами, помещении без окон и дверей. Точнее, одно окно есть — очень большое, в ширину и высоту всей стены. Оно совершенно необыкновенное, это витраж, составленный из гигантских фрагментов разноцветных стёкол, разделённых чёрными линиями. На витраже изображена печальная и прекрасная женщина в тёмнокрасном, почти бордовом, одеянии, она слегка сутулится и смотрит вперёд, но не на тебя, а поверху, словно не видит никого перед собой, словно ты отсутствуешь; откуда ни посмотри на витраж, её взгляд с твоим не пересечётся. Неяркий свет проникает через окно, но ведёт оно не на улицу, а в другое помещение, более светлое и просторное. Что находится там — меня не интересует. Самое главное происходит здесь, где две моих любимых женщины о чём-то озабоченно переговариваются...
В чистый понедельник, часа в три пополудни, со станции метро Петроградская вышел бедно одетый молодой человек и завернул на Малый проспект. Шёл он неторопливо, озирался по сторонам и, когда видел что-нибудь, что казалось ему интересным, тут же снимал на зеркальную камеру, которую держал в руках наготове...
Когда мне было десять лет, мне подарили велосипед. Впрочем, «подарили» — это слишком громко сказано. Нельзя же назвать подарком то, что куплено на твои собственные деньги. Но у взрослых всегда какие-то странные представления о том, ЧТО и КАК следует ДАРИТЬ детям. Деньги, и правда, были мои, кровные, заработанные...
Санкт-Петербург — необычный город. Ему свойственно трагическое и возвышенное мироощущение. Вершины красоты и глубина отчаяния, вписанные в архитектурные формы, сосуществуют здесь в одном пространстве — времени — и кто разгадает этот трёхсотлетний парадокс? Санкт-Петербург представляет собой огромный камертон, вступающий в резонанс с человеческой болью. С запредельной человеческой болью.
Впав в состояние тяжёлого творческого кризиса и не имея силы выдавить из себя ни строчки, я подумала, что есть смысл вернуться так сказать, к истокам: попробовать разогнать свою капризную и ленивую музу на этюдах, с которых когда-то начинала путь прозаика. Моим дебютом в юности (я говорю о сознательном творчестве, вовсе не имея ввиду накарябанные до того романы и поэмы) был этюд о природе. К этому и предстояло возвратиться.
— А знаешь, — сказала Оська, заговорщицки округлив глаза, как это умеют делать только девчонки. — так безумно хочется, чтоб ко мне в окно постучался однажды большой розовый зверь. Правда, было бы здорово? — Правда, — покровительственно усмехнувшись, согласилась я, живо представив в воображении мультяшного розового слона с длинным хоботом.
Этой весной нам с Бромом привалила денежная работёнка, и я задумалась о покупке мобильника. Мой первый мобильный телефон был куплен давно, он верой и правдой служил десять лет, пока я однажды предательски не одела куртку со скользкими и неглубокими карманами и элементарно не посеяла его...
«Мы с Леной изобрели вертелку. Вертелка — это железный транспортир с полукруглой дырочкой посередине, надетый на карандаш. Если транспортир раскрутить, то он будет вертеться, а когда остановится, ужасно хочется снова его раскрутить».
Так получилось, что мы были очень ленивыми родителями. Настолько ленивыми, что не любили утром вовремя вставать, чтобы покормить любимое чадо...
По просьбе некоторых читателей мной было написано продолжение к рассказу «Дневник Алексея Клеверова, ученика 6-б класса 206 средней школы г. Ленинграда», этот рассказ стал лауреатом премии педагогического признания «Добрая лира». Продолжение написано в виде дневника того же самого Алексея Клеверова, только спустя лет эдак 20.
Сначала Михаил Борисович почти и не заметил, как заболела спина. Тянуло слегка-слегка, и только...
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя