«…элемент, который отличал произведения Мачтета от повестей и романов шестидесятых-семидесятых годов – это элемент «чудес». В поисках за романтическими сюжетами Мачтет обращался иногда к легендам и героическим сказаниям. Он воспользовался, например, малороссийским сказанием о казаке, который был отправлен своими товарищами известить Запорожскую Сечь о постигшей их беде, но на пути поддался чарам прекрасной ведьмы, и за свою слабость осужден был не находить покоя в могиле до тех пор, пока кто-нибудь другой, прельстившись красотой ведьмы, не снимет с него чар. Из этого сказания Мачтет создал истинную поэму в прозе…»
Владимир Михайлович Шулятиков
«В своих «Русских ночах» князь Владимир Одоевский, на заре «сороковых годов», отмечал приближение новой эры русской жизни. Наступает «век смерти поэзии» – горько жаловался он, – общество заражается грубым «материализмом», в душе современного человека глохнут благие порывы. Исчезают стремления ко всему возвышенному и прекрасному, ко всему бескорыстному и благородному…»
«…Принадлежать мужчине – вот в чем видела тогда исключительную цель своей жизни европейская женщина. И на протяжении многих столетий принадлежа исключительно мужчине и заботам семейного очага, европейская женщина старых времен воспитывала в себе чувство полной несамостоятельности. Это чувство легло в основание ее психической деятельности. От этого чувства европейская женщина долго не была в состоянии отделаться и тогда, когда перед ней открывались новые «пути», когда она вступила на поприще самостоятельной борьбы за существование. …»
«Никитину давно уже отведено почетное место среди русских «классиков». Его произведения давно уже служат настольной книгой каждого русского интеллигентного человека, давно уже вошли в обиход школьной и народной литературы. Но для оценки его значения и его заслуг перед русской литературой сделано поразительно мало…»
«Гоголь – это носитель «средневекового», мистико-аскетического мировоззрения. Гоголь знаменует собой момент пробуждения русского общественного самосознания. Гоголь не начинает нового периода русской литературы, а лишь завершает старый. Гоголь – это родоначальник «новейшей» русской литературы. Гоголь – это художник, творивший инстинктивно, художник, осмеивавший отрицательные стороны жизни не во имя определенных положительных идеалов. Гоголем открывается период принципиально-критического отношения литературы к вопросам действительности.Таковы исключающие друг друга взгляды, высказываемые критикой относительно Гоголя и его творчества. …»
«…один из думских зубров, Марков 2-й, очень откровенно высказался насчет значения столыпинской аграрной реформы.«Эта реформа», – говорил он, – «конечно, приведет к тому, что наиболее слабая часть крестьянства будет обезземелена и превратится в пролетариев. С другой стороны, благодаря ей из деревни уйдут слабо связанные с ней городские рабочие, и, распродав свои участки, окончательно порвут связь с землей. Но ни того, ни другого опасаться не приходится; пролетариат нужен для крупного хозяйства, и появление его благодетельно подействует как на карманы помещиков, так и на карманы ведущих свое хозяйство богатеев».Браво, г. Марков! Ваши предсказания совпадают с нашими, вы сказали именно то, что есть, и этим еще раз подтвердили, что иногда и валаамская ослица может говорить правду. …»
«…Шелгунов занимает одно из самых почетных мест в славной плеяде шестидесятых годов. Примыкая к кружку писателей, группировавшихся вокруг редакции «Русского Слова», Шелгунов являлся красноречивым проповедником культа цельной и сильной личности, культа «интеллигентного» индивидуализма. Но, проповедуя интеллигентный индивидуализм, он не разделял тех крайностей, на которые шли некоторые энтузиасты писаревской школы. Интересы общественности, интересы народных масс столь же сильно занимали его внимание, как и интересы «свободной» личности. …»
«…Герои Серафимовича – люди труда, – всегда действуют только в минуты напряженной борьбы за жизнь.Он освещает драмы борьбы за жизнь, которые разыгрываются, то у берегов моря, среди водных пустынь, окованных льдом, то на плотах, сплавляемых по северным рекам к приморскому городу, то в недрах рудников, то среди заповедных вод лимана, то на платформах железнодорожных станций. …»
«…Максимов первый в многосторонней картине изобразил «бродяжье» царство, первый заглянул пристально в его глубину, первый широко рассмотрел вопрос об его истинных экономических и социальных устоях, первый сделал некоторые общие выводы о духовном и нравственном облике его обитателей. Он имел перед своими глазами бродячую Русь, живущую традициями седой старины, поставленную далеко не в те суровые условия существования, какие выпали на долю современного босячества. …»
«…появление в хорошем русском переводе сочинения Эдмунда Кенига можно только приветствовать. Кениг принадлежит к числу наиболее видных мыслителей современной Германии; его книга представляет из себя в высшей степени добросовестное, продуманное изложение философской системы Вундта. …»
«Из числа вопросов, к обсуждению которых призывает критику богатое литературное наследство, оставленное Островским, одним из наиболее интересных и в то же время наименее разработанных является вопрос о положительной стороне его общественного миросозерцания – вопрос об его своеобразном «демократизме». …»
«…Это был один из самых сильных и ярких талантов, выдвинутых волной общественного движения шестидесятых годов. Сын спившегося почтальона, он с детства видел одни «лишения, несчастия, горькие слезы». Мальчиком он, дома и на школьной скамье, страдал от постоянных побоев и истязаний. Юношей он порывался к «свету», томился в душной атмосфере провинциальных бюрократических канцелярий. Когда же ему удалось «вырваться» из этих канцелярий, когда он очутился у «источника света» – в столице, – он там не нашел ничего, кроме нужды…»
К пятидесятилетней годовщине смерти В.А. Жуковского.«Поэт – избранник Судьбы, поэт – жрец, поэт – аристократ духа, презирающий «толпу», поэзия – одухотворение от «житейских бурь», поэзия – противовес «материальным «началам» и интересам жизни, поэзия – средство удалиться от «презренной толпы», поэзия – игра свободной фантазии – вот его идеалы, идеалы, которым он служил в течение всей своей литературной деятельности, как верный паладин, и которые принято называть «романтическими»…»
«…Определить состав крестьянства – значило поэтому определить и судьбу своей социал-революционной партии. Для социал-демократов вопрос был решен. Еще в середине 80-х и начале 90-х годов земская статистика собрала массу материала, доказывавшего с очевидностью, что прежнего мужика-хлебороба не осталось и в помине. Фабрично-заводская промышленность и рост капитализма в сельском хозяйстве успели расслоить крестьянство на несколько групп, различных по своей обеспеченности и по своим интересам…»
«…С изумительной последовательностью г. Соловьев прибегает к таким полемическим приемам, к каким, насколько нам известно, не позволял себе прибегать ни один из литераторов, сколько-нибудь дорожащий своим сотрудничеством в «далеко не худших изданиях». …»
«Русская интеллигенция опять переживает переходную эпоху, опять стоит на распутье. Развенчиваются кумиры, в которых недавно так пламенно веровали. Недавно выработанное миросозерцание объявляется несостоятельным во многих отношениях. Производится коренной пересмотр его предпосылок. «Истине девяностых годов» перестают служить с восторженной преданностью. Материализм теряет в глазах интеллигентов свое обаяние. Интеллигенты начинают возвращаться к тому, что, казалось, бесповоротно было отвергнуто материалистической критикой. Возрождаются старый романтизм и романтический идеализм. …»
«Сегодня исполнилось семьдесят пять лет со дня смерти Дмитрия Владимировича Веневитинова.«Отцветать, не успевши расцвесть» – обычный удел русских писателей… Но, кажется, ни один из выдающихся русских писателей не «отцвел» так рано, как Веневитинов.Он сошел в могилу двадцатидвухлетним юношей.Мало успел он «совершить», сравнительно с тем, что обещал совершить…»
«…о перестройке партийной организации «в целях возрождения революции».Последний проект производит странное впечатление. Выходит, как будто революция возродится, или не возродится в зависимости от того, хорошо ли будет организована партия. До сих пор такая точка зрения составляла достояние полицейских. Охранщики и прокуроры говорили и говорят, что стоит лишь перехватать с.д. и упрятать их в крепкие тюрьмы, стоит лишь уничтожить революционные организации, – и опасность революции или ее возрождения будет устранена. …»
«Когда несколько лет тому назад увлечение «новым искусством» у нас приняло характер острого общественного поветрия, когда проповедником декадентства и символа явились не только молодые писатели, только что начавшие свою литературную карьеру, но и некоторые из прославленных ветеранов 80-х годов, тогда передовая журналистика поспешила заклеймить презрением «странный гипноз умственного и морального упадка», объявила ответственной за этот упадок русскую интеллигенцию, «ставшую в последние годы такой апатичной и индифферентной к общественным вопросам», и предсказала, что новое направление литературы, как нечто наносное и болезненное, не имеет прав на гражданство в будущем. Но последующий ход литературного развития не оправдал этого сурового приговора …»
«… действительно, по общему характеру своего миросозерцания, по общему направлению своей литературной деятельности, по тем художественным приемам, которыми он пользуется при передаче «жизненных фактов» – Чехов является кровным сыном восьмидесятых годов.Эти года для передовой русской интеллигенции были эпохой резкого «перелома». «Перелом» был вызван, с одной стороны, тем, что народился новый тип интеллигенции, а с другой стороны, тем, что новонародившаяся интеллигенция столкнулась лицом к лицу с новой общественной группой, вращавшей колесо истории. …»
«Герои рассказов и повестей Максима Горького привлекли к себе всеобщее внимание, как люди, облеченные необычной душевной силой, как герои железной воли и энергии, как носители «сверхчеловеческого начала», как своеобразные «ницшеанские» натуры. Оборотная сторона медали – драматический момент их существования, их душевная драма как бы остались в тени. А между тем, чтобы по достоинству оценить сущность их «сверхчеловеческих» стремлений и порывов, необходимо, прежде всего, понять сущность их душевной драмы. …»
«Вычурно разукрашенная ваза; она расколота пополам, но половины ее соединены и скреплены старой, перегнивающей веревкой. В вазе пустили побеги лесные фиалки. Нарядная, массивная античная колонна; она брошена на землю и разбита. Обломки колонны покрыты дикими полевыми цветами.Лет десять тому назад подобного рода рисунки и виньетки неизменно красовались на заглавных листах и страницах западно-европейских художественных журналов, взявших под свое покровительство «новое искусство» …»
«…Интеллигенция начала XIX века, напротив, не блещет пестротой своих костюмов. Интеллигент-разночинец перестает на время играть видную роль, теряется на время в толпе интеллигентов-дворян. Если он изредка и заявляет о своем существовании, то должен делать это робко, подделываясь под общий тон и вкусы доминирующей интеллигенции; в противном случае, даже наиболее прогрессивные писателей окрестят его презрительной кличкой «семинариста» или «торгаша».Мы не будем вскрывать здесь тех причин, которые создали новую интеллигенцию…»